Бригадефюреру СС Э. Науманну
Штурмбаннфюреру СС В. Цёпфу
В данный момент, как и прежде, самым важным для меня является контроль за количеством евреев, которых возможно депортировать на Восток. В кратких ежемесячных отчетах РСХА я хочу получать лишь сведения о количестве депортированных и количестве евреев, все еще остающихся в лагерях.
Генрих Гиммлер, 9.4.43
Интонация послания была бесстрастной и сдержанной, как и все циркуляры из Берлина, однако Пройсс давно уже научился читать между строк. То, что читалось между строк данного документа, вызвало у него неприятное ощущение холодка, быстро пробежавшего по затылку.
— Рейхсфюрер недоволен, — произнес он.
Папироса Науманна вновь затрещала и заискрила, а сам он кивнул и спросил:
— Когда ты в последний раз разговаривал с Цёпфом?
Пройсс задумался.
— Примерно неделю назад. Он позвонил мне и поблагодарил за коньяк, который я ему передал. Вот за такой. — Он поднял свой бокал. — А почему вы спрашиваете?
— Он не говорил тебе, что его вызывали в Берлин? Мы уехали туда вместе, он и я, четыре дня назад. Но он через день сразу же вернулся в Гаагу.
— Нет, он ни словом не обмолвился о Берлине.
— Цёпфа вызвали в Берлин для встречи с Эйхманом.
Ничего удивительного. Пройсс был подотчетен Цёпфу, а Цёпф, который руководил в Голландии делами с евреями, в свою очередь подчинялся непосредственно 4-му Управлению РСХА В-4, которое занималось евреями. Начальником же управления был Эйхман. Все директивы о депортации евреев исходили из Берлина, прямо из аппарата Эйхмана. Поэтому, если у Эйхмана возникли проблемы, то он вызвал к себе Цёпфа.
— С каждым месяцем работать становится гораздо сложнее, чем прежде, — признался Пройсс, решив высказать свое видение встречи Эйхмана и Цёпфа. — Видимо, штурмбаннфюрер Цёпф потому и ездил в Берлин, чтобы рассказать о возникших сложностях своему начальнику. Первого числа этого месяца я приказал двум тысячам евреев прибыть на сборный пункт, но явились менее ста человек. Мне пришлось послать моих людей по домам, но удалось набрать всего восемьсот для первой отправки в этом месяце.
Науманн откинулся на спинку скрипучего стула и снова стряхнул с кителя пепел. По образованию он был юрист и до сих пор не избавился от присущей правоведам педантичности. То, как он держал голову, слегка наклонив ее набок, — как будто ни на йоту не верил в алиби ответчика, — эта привычка у него сохранилась с тех прежних, довоенных лет.
— Нет, дело не в этом. Это я уже слышал, Хорст. Эйхман потребовал у Цёпфа, чтобы тот ускорил отправку евреев. И Цёпф согласился. Он пообещал, что в мае отправит девять тысяч евреев и семнадцать тысяч в июне. Это огромные цифры, мой друг.
Девять тысяч. Семнадцать тысяч. Уму непостижимо. Смехотворно. В марте ему удалось с великим трудом наскрести три тысячи человек, и если график отправки не будет пересмотрен, то в апреле он должен набрать более шести тысяч человек. На май назначено число в два раза большее и еще в два раза большее — в июне.
— Причем это должны быть евреи только из Амстердама. Это единственное место, где все еще остаются эти пейсатые, — сказал Науманн.
Пройсс кивнул, думая лишь о том, как они завывали, когда он согнал их в театр на Плантаге Мидделаан. Девять тысяч. Семнадцать тысяч? Это безумие! Чистой воды безумие!
— Я подумал, что тебе не помешало бы об этом знать, — сказал Науманн. Пройсс тем временем представил себе, как старое здание надувается словно воздушный шар, когда он втискивает в него евреев через все двери и окна.
— Если квота не будет выполнена, Цёпф всю вину возложит на меня, — произнес Пройсс.
Настала очередь Науманна утвердительно кивнуть.
— Верно, как и то, что евреев отправляют на Восток. — Он снова стряхнул с кителя пепел, когда папироса в очередной раз с треском осыпала его серыми хлопьями. — Он до сих пор не смирился с тем, что ты занимаешь это кресло. Думается, он был бы не прочь посадить в него кого-нибудь из своих друзей, — сообщил Науманн. — Он ненавидит меня за то, что я устроил на этот пост тебя, но поскольку не посмеет ничего сделать со мной лично, то вынужден переносить свою ненависть на тебя, Хорст. Но кроме этого есть и нечто другое.
Науманн замолчал и сделал глоток коньяка.
— Он никогда не служил на Востоке, в России. И поэтому опасается, что ты займешь его место, потому что он не делал того, что делали мы. Не стоял там, где стояли мы с тобой, — сказал Науманн, держа перед собой папиросу с таким видом, будто она заменяла собой слово «Россия». — На краю ямы и… — голос Науманн дрогнул. — Он хочет избавиться от тебя и, как только у тебя что-то не заладится, тотчас взвалит на тебя всю вину. Боюсь, ты угодил на раскаленную сковородку, друг мой.
Науманн абсолютно прав. Пройсс никогда не доверял Цёпфу, тот никогда не смотрел ему прямо в глаза. Если квоты не будут выполнены, Цёпф напомнит Эйхману о том, что во всем виноват гауптштурмфюрер Пройсс. Эйхман доложит Кальтенбруннеру или Гиммлеру, кто виноват в невыполнении приказа: не Цёпф, сидящий в Гааге, а Пройсс в Амстердаме, который проигнорировал директиву рейхсфюрера СС.
И тогда Пройсс бесславно закончит карьеру в каком-нибудь малоприятном и опасном месте вроде Югославии, воюя с партизанами, вместо того, чтобы загонять в товарные вагоны покорных, как овечки, евреев. У партизан есть оружие. И они из этого оружия стреляют.
— Может, вы снова замолвите за меня словечко?.. — наконец вымолвил Пройсс и посмотрел на Науманна.
— Я бы с удовольствием помог тебе, Хорст, — ответил Науманн и покачал головой. — Но делами евреев в Голландии занимается Эйхман. Вся власть над ними в его руках. Это тебе не Россия. У меня нет власти над евреями.
Что ж, с этим не поспоришь. Хотя Науманн и руководит полицией безопасности, но в том, что касается вопросов депортации евреев, он на самом деле бессилен. Этим вопросом руководят из Берлина. Гиммлер, Кальтенбруннер, Мюллер, Эйхман, Цёпф. Такая вот цепочка. Помимо лагеря временного пребывания евреев в Вестерборке и отправки их на Восток, Науманн не имел никакой власти в решении еврейского вопроса.
— Дайте мне хотя бы людей. Я не слишком доверяю голландской полиции. Выделите мне хотя бы несколько человек, и я попытаюсь выполнить квоту.
— У меня вообще-то…
— Прошу вас, герр бригадефюрер, хотя бы несколько человек, — заискивающе произнес Пройсс, ненавидя в этот момент самого себя. Впрочем, какая разница, сейчас не до гордости.
Прием сработал, и Науманн снова кивнул.
— Может, несколько человек я тебе дам. Во имя нашего общего прошлого и наших давних добрых отношений. Человек десять-двадцать я тебе пришлю. Кого-то из крипо, кого-то из СС. Но они останутся в твоем распоряжении всего несколько недель, учти это.