А ведь до этого они ехали быстро. В пути они пробыли всего полтора часа с того момента, как они выехали с мощенного булыжником двора управления на Ойтерпестраат. Де Гроот не снимал ноги с педали акселератора, а стрелка спидометра, казалось, замерла на отметке 80 километров в час. Два «опеля-блица» исправно следовали за ними по крайней мере до недавнего времени.
Перед тем как им отправиться в путь, у него по телефону вышел спор с майором люфтваффе в Схипхоле, который имел наглость заявить ему, что, мол, разведка с воздуха невозможна, даже если это небольшой «шторьх». Мол, дождь и низкая облачность, и этим все сказано. Прошу меня извинить, гауптштурмфюрер, но ни одна машина сегодня в воздух не поднимется, может, попозже, когда ливень прекратится. После этого Пройсс скрепя сердце позвонил Гискесу и попросил у него людей, прекрасно понимая, что нужного количества без предварительного согласия ему не получить. Абверовца у себя не оказалось, и Пройссу ничего не оставалось, как попросить, чтобы тому передали его просьбу, а именно, как можно скорее выехать в Гронинген с отрядом солдат. В Гронингене они решат, в каком направлении ушел состав.
Дверь БМВ открылась, и внутрь ворвался очередной порыв смешанного с дождем ветра. Впрочем, уже в следующую секунду дверной проем загородила собой туша де Гроота, и дверь захлопнулась.
— В грузовике мои люди, — сказал он. — Водитель не помнит, когда он в последний раз видел второй грузовик с вашими людьми.
— Естественно, — произнес Пройсс. Он вышел из машины под дождь и, выбросив недокуренную сигарету в лужу, направился на ту сторону улицы к полицейскому участку.
Внутри дежурил лишь один-единственный полицейский-голландец, королевский жандарм.
— Мне нужно воспользоваться телефоном, — произнес Пройсс по-голландски. Жандарм тотчас схватил и поставил перед ним телефонный аппарат. Пройсс потер виски, сначала один, затем другой, после чего помассировал лоб. Головная боль когда-нибудь его доконает.
Прежде всего он позвонил на Ойтерпестраат, в надежде получить известие о Гискесе. Но девушка-телефонистка с негромким голосом ответила, что абвер не оставлял для него никаких сообщений. Только из Гааги, гауптштурмфюрер, добавила она.
— Бригадефюрер Науманн звонил вам тридцать пять минут назад и требовал, чтобы я соединила его с вами. Я сказала ему, что в данный момент вас нет, и он взял с меня обещание, что как только вы вернетесь, я тотчас сообщу вам о его звонке, — доложила телефонистка, и ее австрийский акцент в который раз наполнил его тоской о родине.
— Соедините меня с ним, — велел телефонистке Пройсс, а про себя подумал, интересно, что понадобилось Науманну?
— Хорст, как твои дела? — раздался в трубке знакомый голос примерно минуту спустя. Кстати, на линии почти не было помех.
Пройсс набрал полную грудь воздуха.
— Прекрасно, бригадефюрер, прекрасно.
— Где ты сейчас, Хорст? В Амстердаме мне сказали, что тебя нигде не могут найти, мол, ты, в срочном порядке сел в машину и куда-то укатил.
— Бригадефюрер, — прохрипел Пройсс. Он натужно пытался придумать правдоподобный ответ, и от напряжения голова шла кругом. Но, похоже, Науманна это не слишком интересовало, потому что он заговорил дальше:
— Мне тут час назад позвонил унтерштурмфюрер Брумм, адъютант из Вестерборка. Очень интересный звонок, — произнес Науманн, и на сейчас раз голос его прозвучал как-то слащаво-маслянисто.
— Слушаю вас, бригадефюрер, — поспешил заполнить паузу Пройсс. Впрочем, похоже, он догадывается, к чему клонит его начальник. Ему тотчас захотелось положить трубку.
— Брумм был очень расстроен, Хорст. Что-то такое, что связано с нарушением правил при отправке сегодняшнего транспорта. По его словам, ты вчера явился в лагерь, а потом позвонил туда сегодня днем.
— Бригадефюрер… — начал было Пройсс, но Науманн перебил его:
— По-моему, Брумм хотел настучать на Геммекера. Возможно, он узнал, что начальник трахает его жену. Впрочем, это неизвестно было только ему самому.
Боже, этого только не хватало, подумал Пройсс.
— Брумм утверждает, будто ты сказал Геммекеру о каких-то слухах, которые дошли до тебя в Амстердаме. Будто абвер нашептал тебе на ухо какую-то неправдоподобную историю про евреев, которых крадут с поездов. И ты позвонил ему сегодня днем и расспрашивал про сегодняшний транспорт. Брумм заволновался по поводу того, что ты сказал, но Геммекер, насколько я понимаю, отказался принимать меры предосторожности. Брумм был вынужден позвонить в Нейвесханс, где должна смениться команда локомотива и охраны. Но поезд туда пока еще не прибыл. Он опаздывает. Голос у Брумма был ужасно расстроенный. По его словам, он не хотел бы, чтобы на него свалили вину за пропавший поезд.
— Герр бригадефюрер… — начал было Пройсс.
— Хорст, признавайся, какие игры ты затеял вместе с абвером в лице Гискеса?
Игривый тон начальника показался ему оскорбительным, но Пройсс сглотнул комок и, задействовав искусство лжи, которому обучился, пока лгал евреям или Марте, солгал и на этот раз.
— Бригадефюрер, скажу вам то же, что и Геммекеру. Гискес утверждает, будто он раскрыл какой-то тайный план похищения евреев, и я решил предпринять меры предосторожности. Вчера я даже доехал поездом вместе с евреями до Вестерборка и сказал Геммекеру, чтобы тот был начеку. И если он не прислушался к тому, что я ему сказал… — он не договорил, потому что Науманн вновь перебил его.
— Но откуда твой повышенный интерес к сегодняшнему транспорту, Хорст? Будь добр, объясни, а то мне этот вопрос не дает покоя.
Голос Науманна на том конце провода был не просто маслянистым. Он был маслянистым в квадрате. Пройсс закрыл глаза, как будто тем самым мог спастись от вспышек слепящего света в глубине глазных яблок. Мигрень была точно такая же, что и в России, когда он стоял на краю ямы и лично принимал участие в расстреле, чтобы воодушевить своих подчиненных. Нервы, сказали тогда ему доктора. Нервы и стресс.
— Мне кажется, ты утаил от меня одну важную вещь, от меня или штурмбаннфюрера Цёпфа. Неужели ты надеялся провернуть свою интригу вместе с абвером? Неужели ты утаил от меня свой секрет? — гремел в телефонной трубку голос Науманна словно глас Божий в Судный день. — Я же велел тебе следить за ним, Хорст, а не вступать в тайные заговоры. Или я не говорил тебе, что абвер кишмя кишит предателями?
Пытается прощупать меня, подумал Пройсс, задействовал остатки разума, еще не убитые головной болью. Ходит вокруг да около и пытается угадать. Ничего толком он не знает. И у меня нет иного выхода, как бессовестно лгать. Пройсс закрыл глаза, как будто тем самым мог отогнать боль.
— Бригадефюрер, вы ошибаетесь. Я не вступал с Гискесом ни в какие тайные заговоры. Я поступил так, как вы мне велели, я лишь следил за ним. И когда он пришел ко мне со своей историей…
— Гауптштурмфюрер! — рявкнул в трубку Науманн. Его окрик был сродни пощечине. Науманн никогда не обращался к нему по званию. — Не смейте мне лгать! — орал он в трубку. — Передо мной лежит письмо, которое сегодня доставили курьером из Амстердама, всего три четверти часа назад. В нем все сказано. И про вашу Виссер, и как вы возились с бандой евреев, и про их план угнать поезд. И про лодки. Будут задействованы лодки, сказано там, а вы по-прежнему отказываетесь сказать мне правду!