Ну, а Хартман, когда выяснилось, кто летел в сбитом им самолете, заслуженно получил и Мечи к кресту, и майорские погоны. Вместе с проклятием от Церкви.
Италия, 27 февраля 1944
Все в руках Господа нашего. Который всевидящ и всемогущ!
Как ни странно, папа Пий Двенадцатый в повседневной жизни не был истово верующим - впрочем, если вспомнить "праведную" жизнь пап даже в темные века, не то что сегодня, в просвещенный и материалистический двадцатый... Но когда смерть заглядывает в глаза, бывает, что молится и закоренелый безбожник.
Экипаж торпедоносца "Савойя" состоял из двух пилотов, стрелка-радиста и бортмеханика, на месте последнего папа и сидел сейчас, за спинами летчиков, посаженных в ряд, почти что в ногах у радиста. И не видел отсюда ничего - что было еще страшнее. Ему оставалось лишь молиться, в надежде, что Бог поможет, ведь нельзя иначе!
- Двенадцать "мессеров", - обернувшись, крикнул второй пилот. - Спаси нас Мадонна! Но мы будем драться!
И он скрылся в проходе, ведущем в хвост, поскольку в его обязанности входило при отражении атак истребителей стрелять из пулемета в нижней гондоле. А чем обычно был занят бортмеханик в полете? Место, где сидел папа, было тесным и неудобным. И стенки фюзеляжа, закрывавшие обзор, не были защитой - тонкая фанера, не броня. Грохот пулемета над головой заставил папу вздрогнуть. Не видеть, что происходит, было настоящим мучением - и Пий Двенадцатый, поднявшись, пытался залезть в пустующее пилотское кресло рядом с капитаном, оттуда хотя бы открывался обзор.
- Ваше святейшество, вернитесь! - крикнул капитан Тариго. - А впрочем... Только когда Марио вернется, уступите место, ему надо будет рассчитать курс.
"Если мы дотянем до Испании, - подумал капитан. - И пушка "месса" прошивает нас насквозь, так что без разницы, где сидеть, все места одинаково опасны. Нам не уйти, у немцев скорость больше на целых полтораста! Но помоги нам Бог продержаться до темноты - и одномоторные истребители, в отличие от нас, не слишком любят отдалятся от берега!"
- Только один немец стреляет! - крикнул радист. - Наверное, это опытный решил поучить новичков! Бьет издали, авось не попадет! Уйдем!
Не ушли. Самолет задрожал от ударов по фюзеляжу, по правому крылу. Из правого мотора потянулся дым, огня пока не было видно.
- Простите, ваше святейшество, - сказал капитан. - Через пять минут мы сгорим, как на костре. Если не сядем. Немцам и британцам легче, у них баки с резиной и наддувом негорючим газом. А у нас только дерево и бензин. Будем садиться на воду, или попробуем повернуть? Италия еще рядом!
- Поворачивайте! - приказал папа. - И я надеюсь, добрые христиане нам помогут!
Самолет стал разворачиваться, скользя на крыло. Капитан Тариго, командир эскадрильи, был хорошим пилотом, он сумел развернуть горящий торпедоносец на обратный курс, маневрируя так, чтобы огонь отдувало от баков. Но дым становился гуще, отпущенные минуты уходили. А немец продолжал стрелять. Радист вдруг обвис на ремнях, весь в крови.
- Что я должен делать? - спросил папа. - Могу я чем-то помочь?
- Сидите, - коротко бросил капитан. - У Марио лучше получится. Немцы выше нас, из гондолы их все равно не достать.
В кабине появился второй пилот. Отвязал тело радиста и сдвинул туда, где раньше сидел папа. И начал стрелять из пулемета.
- У нас хвост пробило, и в стабилизаторе дырки, - сообщил он. - Однако тяги все целые. Командир, здесь патронов осталось едва сотня, еще пара атак - и придется переносить боеприпасы с нижней точки.
- Наши идут! - крикнул капитан. - Смотрите!
Никогда папа не забудет эту картину - Небесную эскадрилью, летящую на смерть! И немцы метнулись в стороны! А затем снова набросились на героев, как ястребы на стаю голубей - как будет изображено на росписи, через пять лет украсившей восстановленные покои Папского дворца. И падали один за другим небесные рыцари, отвлекшие врагов на себя. Берег был уже близко, хорошо виден, с небольшой уже высоты! Но два немца зашли сзади - и самолет снова задрожал от попаданий. Прямо в кабине брызнуло обломками, запахло гарью, Марио вдруг захрипел и замолк - увидев, что пулемет не стреляет, "мессы" подошли совсем близко. В хвосте уже было пламя, и из правого мотора било огнем, в кабине чувствовался жар. И тут немцы отвернули, непонятно из-за чего, и исчезли вдали. Когда еще одна их атака стала бы смертельной.
Дальнейшее папа помнил смутно. Сильный удар о воду, затем они вдвоем с капитаном оказываются на крыле, спускают на воду надувную лодку. "Савой" был морским самолетом, резиновая шлюпка входила в штатный комплект, и - вот чудо! - не получила повреждений. Они гребут к берегу, оказавшемуся ближе чем в километре, выбираются наконец на песок. И оказываются под нацеленными стволами немецкого патруля.
В немецкую комендатуру, кроме папы и капитана, привезли еще шестерых из экипажей Небесной эскадрильи, кому посчастливилось доплыть до берега. На допросе папа назвался вымышленным именем, и остальные тоже были единодушны в своих показаниях - признавая попытку побега в Испанию, но не больше. И это суд?! Где обвинение, прокурор, защита? Их привязали к столбам во дворе, напротив выстроился расстрельный взвод, священник взмахнул крестом - ему даже не позволили подойти, исповедать казнимых! Но наверняка пастырь божий узнал Папу и после расскажет, каков был его конец. Лай команд, немцы вскинули винтовки. Господь, прими душу слуги Твоего!
Вместо выстрелов снова лай команды. И гестаповец в штатском подошел, взглянул папе в лицо.
- В вашем возрасте, ваше святейшество, вредны подобные приключения! - сказал немец. - Ну какой же вы "итальянский бортмеханик", да еще без документов? Мы вас ищем, чтобы пообщаться, а вы бегаете. Зачем?
Приказал солдатам - этого отвязать! А капитан Тариго и еще шестеро, чьих имен папа не знал, остались. Через минуту команда - и залп.
- Расстреляны все, кто помогал вам в вашей бессмысленной авантюре, - сказал гестаповец, - а приняли бы вы наши условия, сидели сейчас в своем дворце, как прежде. Кто же знал, что вы настолько неблагоразумны?
"Все в руках Господних! - отстраненно подумал папа. - И если что-то кажется нам неправедным, то лишь потому, что человек по своему несовершенству не в силах понять замысел Божий! И если он не дал мне погибнуть, значит, моя судьба пока еще в его руках - так будем же ждать дальнейшего".
Париж. Этот же день.
Филипп Петен, маршал Франции, наконец сделал свой выбор.
Может быть, и последний в жизни. Но в восемьдесят восемь лет к этому относишься уже философски. Когда в жизни было уже все, о чем, казалось, можно мечтать: маршальский жезл, членство в Французской академии, победа под Верденом, Рифская война, пост военного министра и, наконец, титул верховного правителя Франции! Хотя Франции - под немецким сапогом. Но он, Филипп Петен, сделал все для ее блага! И не его вина, что немцы в этой войне оказались сильнее...