И все же, как, по его мнению, я должен был спасать их — я, Берекия Зарко, человек, больше не верящий даже в самое существование Бога?

В ваших руках лежит ответ: я подозреваю, дядя чувствовал, что только его чудовищная смерть подвигнет меня написать эту самую книгу, которую вы теперь читаете. Что лишь его вынужденный уход из мира сущего заставит меня признать, что наше время в Европе вышло. Что лишь самая страшная трагедия убедит меня умолять всех евреев — всех до последнего, неважно, новых христиан или нет, — отправиться туда, где мы будем вне досягаемости инквизиции и прочих ужасов, которые могут измыслить для нас.

Поскольку единственное, в чем можно быть уверенным насчет европейских монархов, так это в том, что у них нет недостатка идей, касающихся евреев. Мы являемся им в самых страшных ночных кошмарах.

Если вы не признаете, что существует хотя бы малейшая возможность того, что эти домыслы имеют вес указов, в таком случае я желаю вам всего наилучшего в вашем одиночестве.

Очевидно, вы никогда не знали никого, равного по духовной силе моему дяде, с самоотверженной и безусловной любовью к вам, готового пожертвовать собой ради вашего спасения.

Или, возможно, уместнее было бы пожалеть о собственном жалком даре писателя: мне не удалось своей сказкой убедить вас в том, что господин Авраам Зарко действительно жил на свете. Приношу свои извинения. Но, скажу вам, вы должны найти в себе мужество поверить мне: на свете существуют мужчины и женщины, полные решимости отдать свои жизни ради грядущих поколений — детей, которых они даже не узнают.

Так что я ошибался, объясняя годы назад Ране Тижолу, будто дядя верил в то, что о евреях в Португалии еще можно говорить в будущем времени. Он уже тогда знал, что и в Иберии, и прочих христианских странах Европы у нас осталось только прошлое. Можете ли вы поверить, что запланированный им переезд в мусульманскую землю, в Турцию, был всего лишь капризом?

Ни случайностей, ни совпадений…

Возможно ли такое?

Как бы то ни было, я решился рассказать о своих догадках Фариду, и в ответ он показал мне:

— Но тебе не кажется, что твой дядя мог бы сделать для евреев гораздо больше, будучи живым?

Хороший вопрос. Видимо, события развивались слишком быстро, чтобы дядя сумел их контролировать. И, как я и говорил, он мог увидеть свою истинную цель во вспышке вдохновения как раз в тот момент, когда Диего набросил четки ему на шею.

Не сомневаюсь, он верил, что Господь сумеет распорядиться его смертью лучше, чем жизнью.

В любом случае, иного ответа, кроме веры, жгущей мое нутро, у меня нет. Но даже если моя теория ужасающе неверна, я все равно не смею опустить перо или разорвать эти страницы. Я не могу оставить выживание евреев на милость европейских правителей, раз за разом показывавших, что в них нет чувства справедливости. Потому что, даже если я ошибаюсь, даже если я читаю слева направо, даже если мой наставник был слишком утомлен переживаниями из-за Резы, чтобы сопротивляться Диего, можете ли вы быть уверены в том, что когда-нибудь христиане не придут за вами, за каждым из нас? Что предатели вроде Диего не придут им на помощь?

Так мы наконец добрались до Диего и, вероятно, истинной причины его предательства. Этот вопрос я, разумеется, задавал себе множество раз.

Ключ к моей интерпретации его поступка лежит в каббалистическом определении зла — это добро, сошедшее с верного пути.

Я уверен, что Диего мог бы процветать среди своего народа. Но, живя бок о бок со старыми христианами, вынужденный бороться с ужасом, который вселяли в него Церковь и Инквизиция, он обратился к злу.

Поэтому я уверен, что найдутся еще многие вроде Диего, готовые шпионить за нами, если только мы не покинем Европу. Это тоже часть смысла смерти дяди.

Что до моей нерешительности в разговоре обо всем этом… Не удивительно, что какая-то часть меня хотела бы отбросить мои слова, словно мусор. Поскольку, если моя вера указывает на правду, то, в таком случае, я малодушно подвел своего дядю. Двадцать три года назад я позволил моей двоюродной сестре Резе остаться в Португалии. Да простит меня дядя. Поскольку, если он прав, если мое прочтение стихов прошлого верно, то ее семья обречена.

Именно поэтому я должен взять благословенные ключи, привезенные мне милым Лоренцо, и вновь войти во врата Португалии. Эта рукопись — оружие, которое я возьму с собой. Да свяжутся ее слова в единую петлю, на которой будет повешен Хаман.

Фарид говорит, он поедет со мной, что мне пригодится его поддержка. Возможно, он прав. Вместе мы заберем Резу и ее семью и отвезем их в Константинополь.

Да последуют за нами все новые христиане и евреи. И пусть мои дети и жена поймут причины моего отъезда. Сквозь ставни едва пробился первый слабый луч рассвета, и у меня разболелась рука Настало время в последний раз окунуть перо в чернильницу и оставить еще несколько строк. Пусть ангелы моих слов даруют понимание моей душе и вашей.

Как я и говорил в самом начале, это — история-предостережение. Вы, читающие эти строки, неважно, евреи или новые христиане, сефарды или ашкенази, если вы все еще находитесь в плену европейских границ, вам грозит смертельная опасность. Инквизиция не остановится, и скоро наше Кровоточащее Зеркало начнет истекать кровью, как никогда прежде. Поэтому дядя и явился мне сейчас. Избиение только начинается. Можете не сомневаться, короли Европы и их епископы никогда не перестанут видеть нас во сне. Они никогда не позволят вам и вашим детям выжить. Никогда! Рано или поздно, в этом веке или пятью веками позже, они придут за вами и вашими потомками. Ни одно поселение, неважно, насколько отдаленное, не будет безопасным. Никакие аристократы или иноземные войска не придут, чтобы защитить вас. Это и есть заключение, которое я вынес из смерти моего наставника. Поэтому снимайте маски. Поворачивайтесь лицом к Константинополю и Иерусалиму. И начинайте идти вперед.

Вырвите Кастильскую Европу из своих сердец и никогда не оглядывайтесь!

Благословенны все, в ком подобие Божие.

Берекия Зарко

Константинополь,

седьмой день ава, 5290 года

Глоссарий

Ав — одиннадцатый месяц лунного еврейского календаря, начинающийся приблизительно в середине июля и заканчивающийся в середине августа.

Агада — текст, содержащий как повествование об Исходе, так и описание ритуальной трапезы во время празднования Пасхи. Еврейские проповедники из Иберии и других уголков Европы часто иллюстрируют Агаду библейскими сценами.

Адар — шестой месяц лунного еврейского календаря, начинающийся приблизительно в середине февраля и заканчивающийся в середине марта.

Анусим — еврейский термин, обозначающий евреев, которых вынудили принять христианство.

Асмодей — предводитель демонов в еврейской традиции.