Любой, кто хочет мало-мальски понять общество, непременно должен часок посидеть с блокнотом и ручкой на краю танцпола в ночном клубе. Тут есть все: и классовые взаимоотношения, и способы соблазнения, и кризисы культурного (или сексуального) самоопределения, и групповая терапия. Всякий социолог, не изучивший вдоль и поперек ночную жизнь больших столиц, не достоин своего звания. Впрочем, для того чтобы экзамены по социологии хоть сколько-нибудь отражали реальные познания, они должны были бы проходить в Баладжо.
Это был краткий обзор теорий, которые я излагал вчера вечером в «Скатоле», небольшом курортном заведении в Порт-Камарг, где мы провели восхитительно банальный вечер. Обожаю курортные заведения: они успокаивают мой противоречивый разум. Когда на улице дождь, в них можно встретить кого угодно. В то время как в хорошую погоду только настоящим прожигателям жизни хватает безумия сидеть в четырех стенах. Что и требовалось доказать.
Это не единственная причина моего пристрастия к курортным ночным клубам. Помимо финансового аргумента (за стоимость одной бутылки можно было бы купить для одного себя целый бар), существует и такая очевидная вещь: все девушки красивы, когда они загорелые. Особенно толстушки. Если б я был некрасивой женщиной, то поселился бы на Лазурном берегу и сбрасывал вес на дискотеках под открытым небом.
Вчера вечером в «Скатоле» были одни супермодели. Какие красотки! Больше всего я обожаю это желание уйти куда-нибудь с незнакомкой, которое возникает у меня в такие моменты и которому я никогда не поддаюсь. Меня удовлетворяет уже само наличие этого психологического комплекса. Я безвольный искатель приключений, мягкотелый романтик, неудавшийся Ромео, трусливый пораженец, испуганный дезертир. Мне нравятся только фальстарты.
Одно меня мучает: о чем мечтают эти красивые девчонки, сидящие между бородатым продавцом футболок и дебильнорожим роллером? И как только они могут общаться, вращаться и сообщаться с этими подонками? Поскольку я отказываюсь поверить в их глупость (глупая девчонка не может быть красивой), мне приходится задать себе вопрос: НЕУЖЕЛИ ОНИ ПОТЕРЯЛИ ВСЯКУЮ НАДЕЖДУ?
Я не люблю танцевать, потому что не умею. А девчонки умеют, инстинктивно. Развевающиеся волосы, колыхающиеся руки, порхающие ресницы. Зашнурованные ботиночки, платья с глубоким вырезом, темные колготки. Они меня убивают. Я потерял очки, а близорукость делает меня оптимистом. Туман становится не просто живописным, он заставляет меня воскреснуть в мире живых. К чему глотать грибы-галлюциногены: достаточно потерять очки, чтобы увидеть жизнь в розовом свете.
А потом ко мне присоединяется Анна, прерывая эти догадки стаканом джин-тоника. Ничего не поделаешь – она затмевает всех. На ней льняное платье нежно-розового цвета. Я робко возвращаюсь в детство, в котором остались баскские игры в пелоту, соленый запах, расписание приливов-отливов, ярмарочные гуляния перед фронтоном, леденцовые карамельки в кафе «Вента», гортензии на площади Поль-Жана-Туле, черный гудрон на белых холщовых туфлях… Я всегда буду возвращаться в Страну Басков, как пелота возвращается в чистеру. Когда-нибудь я привезу Анну в Гетари.
В жизни бывает только одна большая любовь, все предшествующие ей любови – лишь проба пера, а все последующие – наверстывание упущенного; любовь – это теперь или никогда.
В этом старом доме я живу теперь с Анной постоянно, мы редко выходим.
Здесь я понял, что все наши трагедии проистекали оттого, что мы выходили из дома. Внешний мир – для нас ад, а те, кто в нем бродят,– заблудшие тени. Паскаль прав: «Все горе людей происходит лишь оттого, что они не могут спокойно сидеть в одной комнате». Нет ничего прекраснее, чем запереться наедине с любимой женщиной. Больше всего на свете я обожаю по вечерам чистить зубы рядом с Анной, по утрам находить ее колготки на спинке своего стула, а днем ходить вместе с ней за покупками. Никакой фальшивый сентиментализм не может сравниться с чувством, переполняющим меня, когда Анна в кухне напевает за чисткой картошки. Никакой порнофильм не возбуждает так, как когда я вижу ее в ванной с глазами, полными шампуня.
Альбер Коэн ошибался: любовь убивают не звуки смывного бачка. Ее убивает страх перед скукой, который превращает наши пламенные мечты в отфильтрованные кондиционером кошмары. На самом деле звуки смывного бачка убивают эту скуку, равно как и запахи поджаренного хлеба, и старые летние фотографии, и забытые на ночном столике браслеты, и дурацкая записка в кармане пиджака, от которой слезы наворачиваются на глаза. Лучшее лекарство против повседневности-это культ повседневности во всей ее изменчивости.
Мужчины боятся супружеской жизни по одной-единственной причине: страх перед рутиной. Этот страх скрывает под собой другой – страх моногамии. Эти парни никак не способны предположить, что могут всю жизнь прожить с одной женщиной. Решение здесь очень простое: надо, чтобы она была одновременно серой мышкой и путаной, женщиной-вамп и лолитой, секс-бомбой и испуганной девственницей, сиделкой и больной.
Если женщина вашей жизни имеет бесчисленные воплощения, зачем вам идти на сторону? И тогда ваша повседневная жизнь перестанет быть жизнью каждодневной.
Я смотрю на Анну, и что же я вижу? По утрам это зрелая женщина, растрепанная, с хрипловатым голосом, которая умывается, слушая радио. Десять минут спустя это уже другая: нежная подруга, которая сплевывает вишневые косточки в окно. Снова в кровати: Анна уже третья – чувственная, пылающая плоть. И так далее. За одно утро я знакомлюсь с двумя десятками разных женщин от примерной маленькой девочки, которая смотрит телевизор, жуя жвачку за оттопыренной щекой, до вульгарной секретарши, полирующей ногти у телефона, а между ними – депрессивная истеричка, которая умирает от беспокойства, неподвижно глядя в потолок, и романтичная любовница. И как я могу, скажите на милость, от этого устать? Не нужно придумывать никаких обманов, запутанных уловок и стратегий, чтобы заставить мою любовь разгореться с новой силой: Анна –это целый гарем в одном лице.
Сегодня утром произошло нечто странное: я убил Анну. Она мыла посуду, а я вошел в кухню с ружьем в руке. Она мне улыбнулась и сказала, чтобы я прекратил дурачиться, что это опасно, но я заставил ее замолчать, ударив прикладом в висок. Сбитая с толку, она упала на каменный пол, так что я успел зарядить винтовку и выстрелить ей в живот. Она не долго кричала: другая пуля попала в голову. После выстрела я рухнул на колени от боли. Господи Иисусе, что на меня нашло? Сердце мое разрывалось, я укокошил мою единственную любовь и теперь выл над ее распростертым телом. Наконец впервые в жизни меня постигло Горе…
То, что я только что тут наговорил,– совершенная ложь. Анна жива и здорова, вот она несет мне кофе. Мы будем жить вечно и счастливо, и у нас будет много детей, которые будут резвиться, обдирать коленки на скалистых пляжах в Бидаре, потом возмужают и будут сдавать напрокат лодки. Анна с улыбкой обратила на меня два синих моря своих глаз, ибо прочла мои мысли.
Влюбленный прожигатель жизни – это человек, который готов вот-вот перевернуть страницу. Но как быть, если эта страница последняя?