На следующем развороте был двухполосный репортаж о жителях Русенгорда, которые хотели купить свои квартиры и образовать жилищный кооператив. Они сочли, что наймодатель не в состоянии обеспечить ремонт и арендная плата сильно завышена. Когда Иво рассматривал фотографии жителей, у него зазвонил телефон. Не отводя глаз от мутного изображения, он услышал голос Жанетт Чильберг:

– Привет. Как там у тебя?

– Все спокойно, – еле выдавил он.

– Я стою возле дома Ханны Эстлунд в Фагерстранде, и мне нужна твоя помощь. Криминалисты заедут за тобой, они будут у тебя с минуты на минуту.

Иво Андрич понимал, что она говорит, но его парализовала фотография в газете. Несколько человек, иные как будто шведы, а некоторые – явно иммигранты.

– Алло! Ты меня слушаешь?

Фотография была мутной, но Иво был уверен, что не ошибся.

– Да? – отозвался он, чувствуя, как все внутри переворачивается вверх дном.

Фагерстранд

На кухонном столе Ханны Эстлунд лежали четыре поляроидных снимка. Шагнув к столу, Жанетт взяла в руки один из них. Хуртиг заглядывал ей через плечо.

– Грюневальд, – заметил он.

Жанетт кивнула и посмотрела на фотографию, на искаженное смертельным страхом лицо Фредрики Грюневальд. Кровь стекала по белой блузе, в горло глубоко врезалась рояльная струна.

– Снято за несколько секунд до смерти, – констатировала Жанетт.

– Значит, одна из этих больных фотографировала, а вторая душила бродяжку? Так следует понимать?

– Да, думаю, так.

Хуртиг шагнул вперед и, потянувшись, взял другую фотографию.

– Директор Сильверберг, – сказал он, положил карточку на стол и взял еще одну.

– Дай-ка угадаю, – сказала Жанетт. – Регина Седер. Застрелена в шею.

– Велика вероятность, что так и есть.

Взяв последнюю поляроидную карточку, Жанетт протянула ее Хуртигу:

– Посмотри вот на это.

Хуртиг несколько секунд рассматривал снимок, потом сказал:

– Карл Лундстрём. Значит, они и его прикончили? – неуверенно продолжил он. – Значит, Лундстрём умер не от почечной недостаточности, как решил врач? Не из-за того, что ему долго кололи слишком большие дозы морфина?

– Его смерть так и выглядела, но они же подготовили раствор для его капельницы. Особо тщательно при вскрытии не смотрели, потому что смерть выглядела естественной, но мысль, что дело нечисто, мне в голову пришла уже тогда.

Жанетт отложила фотографию и присмотрелась, в каком порядке разложены снимки на столе.

Была там какая-то заноза, но Жанетт никак не могла понять, какая именно. Ее мысли прервал шум въезжавшей во двор машины.

Жанетт выглянула в окно кухни. Увидев, кто приехал, она вышла на крыльцо, навстречу Андричу с криминалистами. На улице Жанетт сняла маску и глубоко вдохнула свежий воздух. Что бы ни находилось там, в доме, пусть сначала туда войдут специалисты.

Открылась дверца, и из машины вылез Иво. Он огляделся, снял бейсболку и почесал голову. Заметив Жанетт, он расплылся в улыбке.

– Значит… – Он прищурился. – Что у нас сегодня?

– Мы пока знаем только, что в доме что-то есть и это что-то пахнет.

– В смысле пахнет умершим? – уточнил Иво. Его улыбка начала увядать.

– Как-то так, да.

– Вы с Хуртигом можете побыть здесь, на улице. – Иво сделал знак криминалистам. – Мы войдем, проверим.

Хуртиг снова уселся на ступеньках крыльца. Жанетт достала телефон из кармана куртки:

– Пойду в машину, позвоню Олунду. Я отправила их со Шварцем проверить Дюрера.

Хуртиг кивнул:

– Я позову, если тут что-нибудь найдется.

Жанетт спустилась к машине по гравийной дорожке. Когда Олунд ответил, она уже садилась на переднее сиденье.

– Привет, шеф, как там у вас?

– Пока не особо, но мы нашли фотографии, которые связывают Ханну Эстлунд с убийствами. Не исключено, что и Йессику Фриберг тоже. Скоро услышим, что скажет Иво. – У Жанетт заболели плечи. Она потянулась, чтобы расправить спину, и продолжила: – А у вас как? Есть что-нибудь интересное об адвокате Дюрере?

Олунд вздохнул:

– Датчане не рвутся помогать, к тому же история Дюрера уходит далеко в прошлое. Но мы старались изо всех сил.

– Ладно. Рассказывай.

– В пятнадцать лет Дюрер попал в Данию вместе с “Белыми автобусами” [6] . До этого он был в трудовом лагере в Дахау.

Вторая мировая? – подумала Жанетт. Иными словами – концлагерь. Она быстро посчитала возраст Дюрера.

– Значит, ему семьдесят восемь? И он не датчанин?

– Ну как, сколько-то датчан в Дахау было, в том числе родители Дюрера, но они не выжили в лагере.

Дахау, подумала Жанетт.

– Ты успел проверить имена заключенных?

– Да, но только по “Википедии”. – Олунд смущенно усмехнулся. – Там вроде было не так много евреев, скорее уклонисты и уголовники. И цыгане. Немецкие врачи проводили дикие эксперименты над заключенными. Не уверен, что ты захочешь о них услышать.

– Да уж, будь добр, избавь меня от этого. Что потом происходило с Дюрером?

– Согласно датской налоговой службе, он через равные промежутки времени декларировал доходы от разведения свиней, но дела как будто шли не особенно хорошо. В иные годы у него вообще не бывало доходов. Ферму в Струэре в Ютландии продали лет десять назад.

– Как он попал в Швецию?

– В конце семидесятых появился в Вуоллериме. Работал аудитором на лесопилке.

– То есть не адвокатом?

– Нет, и тут есть кое-что примечательное. Я не нашел никаких сведений о том, что у него есть хоть какое-то формальное образование. Ни отметок, ни экзаменов.

– И все те годы, что он вел адвокатскую практику, никто не проверил его, никто не поставил под вопрос его профессиональный статус?

– Нет, насколько мне удалось узнать.

Жанетт увидела, что Андрич, выйдя из дома, говорит что-то Хуртигу.

– Мне надо заканчивать, договорим потом. Молодец, Олунд.

Она сунула телефон в карман, вылезла из машины и подошла к ожидавшим ее мужчинам.

– Две дохлые собаки в подвале. Это они воняли.

Жанетт перевела дух. Патологоанатом как будто улыбался, и Жанетт подумала, что он, как и она, думает: как хорошо, что на этот раз речь не о людях.