– А у меня он уже обрушился.
– Как так? Тогда тебя придавило бы.
– А меня и придавило. Мертвый я, командир, как Лунько. И Миша Омельчук мертв. Посмотри в окно, он на газоне лежит.
– Ты чего несешь? Как может мертвый разговаривать?
– А чем мертвые отличаются от живых? Та же голова, то же тело, две руки, две ноги, вот только между ног, – сержант рассмеялся каркающим голосом, – у баб и мужиков по-разному, но так и должно быть.
– Черт! Ничего не понимаю.
– Ты тоже скоро будешь мертвым, а жена твоя выйдет замуж за другого.
– Заткнись!
– Есть, командир, меня забирают.
– Кто? Куда?
– Ты их не увидишь, это ангелы.
– Какие ангелы, очнись, Шеприн?!
В ответ тишина.
Одинцов вновь посмотрел на потолок, до него оставалось менее метра, и он продолжал, скрежеча, опускаться вниз.
– Омельчук! – крикнул Павел.
– Я, командир! – ответил рядовой.
– Живой?
– А что мне будет? Живой пока.
– А что с Шеприным?
– Ничего, ведет огонь по своему сектору.
– Он жив?
– Да, живой, от выстрела «РПГ» Стаса убило, это да, остальные живы.
– Я перебираюсь к тебе.
– Но с вашей стороны гранатометчик!
– На меня потолок опускается.
– А?! Это бывает, когда перепьешь. У меня было, помню, месяц бухал, когда невеста за другого замуж вышла, потом бросил и тут же «белочку» словил. На меня тоже тогда потолок и стены падали. Это в палате, куда бригада определила.
– Что за бред ты несешь, Омельчук? Ты же женат!
– А это уже на другой, первая замуж вышла, когда меня в армию призвали.
– И где же ты месяц пил, в армии?
– Ну да, в учебке. Вместе с комбатом.
– Какая учебка? Ты же сразу к нам пришел.
– Не-е, это тебя обманули.
Потолок уже касался бронежилета лейтенанта.
Одинцов прыгнул в коридор и сразу увидел изуродованный труп связиста Лунько. Осмотрел радиостанцию, точнее, то, что от нее осталось. Вдруг сзади раздался какой-то шум, и он, обернувшись, увидел в проеме все ту же изуродованную физиономию. Только обладатель ее держал на плече гранатомет.
– Ну что, Паша, лови гостинчик!
Раздался хлопок, и граната, выпустив стабилизаторы, вращаясь, медленно пошла прямо на Одинцова. Она летела так медленно, что, казалось, ее можно поймать и бросить обратно в идиота-стрелка. Гранатометный выстрел прошел через коридор и взорвался в комнате, где находился рядовой Головин.
– Назар! – позвал Одинцов.
– Нет больше Назара, – раздался в ответ голос воскресшего сержанта Шеприна, – нас осталось трое, и патронов с гулькин хрен. Левый фланг оголен, связи нет, что будем делать, командир?
– Всем отход в большую комнату. И, Андрей, проверь потолок.
– На хрена?
– Чтобы было до хрена. Выполнять!
Одинцов дал очередь в окна комнаты, потолок которой удивительным образом вернулся на место. И тут же в проеме появился огромного роста боевик. В руках он держал пулемет. Павел выстрелил в него, но пули отчего-то отлетели от него, как горох от стенки. Грохот и пламя ударили в лицо Одинцова…
Павел так редко спал на диване, что тот издал неистовый скрежет, когда он, поднявшись с него, громко выкрикнул:
– Все? Кто? Где? Огонь! Клен, твою мать!
В ответ тишина.
Одинцов широко открыл глаза, чувствуя, как весь покрылся холодным потом.
«Да что же это такое? К чему подобные сны?» – подумал Павел, прошел в кухню, сел на табурет и закурил. Если так пойдет дальше, придется к психологу обращаться. Это же невозможно, постоянно видеть кошмары.
До утра он больше не заснул, подремал немного и в девять утра пошел на четвертый этаж. Дверь в пятнадцатой квартире в отличие от других была обычная, обитая снаружи дерматином. Павел нажал на звонок и сразу услышал мужской голос:
– Иду!
Щелкнул замок, и Одинцов увидел крепкого еще мужчину лет пятидесяти.
– Здравствуйте. Григорий Васильевич?
– Здравствуй, он самый, а ты сосед с третьего этажа?
– Да. Павел.
– Чем могу?
– Проблема с краном. Мне посоветовали к вам обратиться.
– Правильно посоветовали, что за проблема?
Одинцов рассказал про кран, и Скрябин в ответ кивнул:
– Понятно, смеситель, поди, китайский?
– В магазине говорили, что наш, а там кто его знает?
– Торгаши всегда так говорят, а впихивают дерьмо. Ты погоди, инструмент возьму. – Скрябин вернулся в квартиру, вышел минут через пять, в рабочей одежде, с ящиком в руке. – Ну, пойдем, Павел, поглядим, как решить твою проблему.
Они спустились вниз.
Взглянув на смеситель, сантехник тут же вынес вердикт:
– Надо менять. Хреново то, что трубы стоят близко друг к другу, под них сейчас смеситель найти трудно. Современные шире.
– Может, разводку какую сделать?
– Можно и разводку, но есть вариант получше. Я тебе два отдельных крана поставлю, еще советских, износу им не будет.
– А как же душ?
– И душ организуем.
– Но как? От отдельных кранов?
– А это уже мое дело. Сделаю все в лучшем виде, вот только стоить это будет пять тысяч.
– Надеюсь, не долларов?
– В рублях, – улыбнулся Скрябин. – Мне потребуется часов шесть. Общие краны, смотрю, воду держат?
– Да, они в туалете.
– Знаю.
– Чем я могу помочь?
– Не мешай, займись своими делами. Как сделаю, примешь работу.
– Отлично, тогда я на кладбище поеду, надо могилу матери в порядок привести, пока выходной.
– Это Дарьи, что ли?
– Дарьи Петровны.
– А ты, стало быть, ее пропавший без вести сын?
– Вы знали мою маму?!
– Не так чтобы хорошо. Она умерла почти в то же время, как я здесь квартиру получил. Еще от комбината. От нее и о тебе слышал.
– И что конкретно?
– То, что «похоронка» на тебя пришла. Жена твоя уехала, а Дарья не верила, что ты погиб. Да и гроба не получала. В военкомат ходила, там сказали, что ты в горах погиб, выполняя воинский долг, тело вынести возможности не было, где убили, там и похоронили. Но она не верила. Говорила, жив Пашка, сердцем чую, да вот только сердце не выдержало. А ты, значит, действительно выжил?