В половине седьмого, друг за другом, вернулись домой мать и отец. Переоделись в домашнее, собрались на кухне ужинать.
Марина тоже не стала отказываться.
— Ну как съемки, дочка? — спросил Стернин. — М-м-м… Какая вкуснота! Мария Петровна, вы гений!
— Нормально, — сказала Марина. — У меня все нормально.
— И правда вкусно, — подала голос Лилия Максимовна. — Как это здорово — вернуться домой и видеть, что все за одним столом, у всех все нормально. Приятно, черт побери. Ваня, а может, по рюмочке коньяку ради такого удачного вечера?
— Не возражаю, — сказал Стернин.
Он не хотел возвращаться ко вчерашнему разговору. Дочь находилась дома, выглядела спокойной, хоть и чуточку расстроенной; была надежда, что сделала правильные выводы.
Мария Петровна достала бутылку коньяку, три рюмки, наполнила их.
— Себе тоже, Мария Петровна, не обижайте нас, — сказал Стернин. — Да и хватит стоять у плиты, садитесь к столу. Там что-нибудь есть еще? Нет? Так мы поделимся с вами мясом и картошкой.
— Спасибо, Иван Тимофеевич, я уже поужинала, но рюмочку с вами выпью с удовольствием. А закушу красной рыбкой, если не возражаете.
— Конечно, Мария Петровна, конечно, — немедленно согласилась Лилия Максимовна.
Выпили по рюмочке за добрый вечер, принялись за еду. И в это время подал голос звонок в прихожей, монитор на кухне прервал показ новостей по четвертому каналу, и на экране возникло цветное изображение Пустовалова с букетом красных роз.
— А вот и гости к нам! — бодро сказал Стернин, глядя на дочь.
— Пап, открой сам, ладно? — попросила Марина.
Ей совсем не хотелось видеться с Пустоваловым именно сегодня. Стернин понял настроение дочери, согласно кивнул и направился в прихожую. Марина встала со стула, подошла к кухонной двери, приоткрыла ее и осталась стоять на кухне, внимательно прислушиваясь к звукам в прихожей. Две женщины за столом переглянулись, но ничего не сказали. Лилия Максимовна машинально наполнила две рюмки коньяком, подняла свою, посмотрела на Марию Петровну. Та не стала возражать, они выпили.
— Добрый вечер, Валера, — сказал Стернин, впуская гостя в прихожую. — А мы, понимаешь, ужинаем. Прошу к столу.
— Нет, спасибо, Иван Тимофеевич, я на минутку, дела, дела, — торопливо сказал Пустовалов, поглядывая в сторону комнаты Марины. Там дверь была плотно закрыта. — Только подарю цветы Маринке и — побегу. Кстати, вы сделали изумительно точный психологический ход, запретив Маринке сниматься сегодня. Я восторгаюсь вашей мудростью и проницательностью.
— Я запретил? Почему ты так решил?
— Ну как же… — Пустовалов на мгновение растерялся, но тут же взял себя в руки. — Хорошо, не будем об этом. Я могу пройти в комнату Маринки? На одну минутку, извините, что потревожил вас. Надо же как-то налаживать…
— Погоди, Валера, так Марина сегодня не была на съемках? — не скрывал своего удивления Стернин. — Ты хочешь сказать, что и сегодня она встречалась…
Дверь кухни резко распахнулась, Марина стремительно подошла к Пустовалову. Он нервно переложил букет в левую ладонь, взмахнул правой, пытаясь улыбнуться. Кухня была расположена значительно ближе к прихожей, чем комната Марины, и она могла слышать их разговор. Эх, черт… кто бы мог подумать, что у них тут… мир да согласие!
— Здравствуй, Маринка. Я на минутку…
— Откуда ты знаешь, что я не была сегодня на съемках? — холодно спросила Марина.
— Беспокоился, звонил, спрашивал. Это тебе. — Он переложил букет в правую ладонь, протянул его Марине.
Она взяла цветы, держала их бутонами вниз, словно веник.
— Звонил… И что тебе сказали?
— Что тебя сегодня нет, почему — не знают. Извини, я на минутку заскочил.
— Вот это и есть твои «добрые люди», которые следят за мной? — спросила Марина, поворачиваясь к отцу.
Стернин не успел ответить. Марина швырнула розы в лицо Пустовалову, от острых шипов лицо жениха спасла неплохая реакция — успел отбить букет в сторону, прямо на будущего тестя.
Стернин отшатнулся, цветы упали на блестящий паркет, а Марина резко развернулась и пошла в свою комнату.
— Что происходит, Валера? — с изумлением спросил хозяин квартиры. — Как это объяснить?
Пустовалов мрачно усмехнулся, махнул рукой.
— Спросите у Марины, Иван Тимофеевич. Всего вам доброго. — И вышел за дверь.
Лишь после этого к Стернину подошли жена и домработница.
— Ну? — грозно спросил он, переводя взгляд с одной на другую. — Кто-нибудь может мне объяснить, что в доме творится?
Лилия Максимовна только плечами пожала.
— А что творится? Ничего у нас не творится, — сказала Мария Петровна, поднимая букет.
— Прошу вас на кухню, там и поговорим, — сказал Стернин, властным жестом указывая на кухонную дверь.
Шагая за женщинами, он обратил внимание, что домработница держит букет так же, как и дочка, — бутонами вниз, словно веник. На кухне, повинуясь молчаливому приказу Стернина, женщины сели за стол, сам же он остался стоять.
— Ну? — спросил он, уставившись на домработницу. — Я жду объяснений.
— Маринке вчера позвонил главный режиссер, сказал, что не нужно приезжать на съемки. Погодите, Иван Тимофеевич, вначале послушайте. Вчера снимали, как молодая жена, Марина, ждет мужа. А сегодня снимали, как на ее мужа совершается покушение. Погоня, перестрелки, взрывы… Ей не нужно этого видеть. А завтра, когда он явится в квартиру весь окровавленный, Марина сыграет сцену встречи лучше некуда.
— А что, это очень правильное решение, — сказала Лилия Максимовна. — Она волнуется за партнера по съемкам, ведь всякое может быть: и травмы, и даже худшее. А когда не видит съемок, разумеется, сыграет… Молодец режиссер… как его там?
Стернин долго молчал, наморщив лоб, пытаясь понять смысл происходящего.
— Так, значит, она не была сегодня на съемках? — наконец спросил он. — А что же делала весь день?
— Попросила меня сопровождать ее, и мы долго ездили по центру, заходили в магазины, накупили и продуктов, и всяких безделушек Марише.
— А Валера сказал, что звонил, ему ответили — не знаем…
— Врет, — уверенно сказала Мария Петровна. — Значит, следил за нами. На студии все прекрасно знали, что Марина сегодня не должна быть на съемках.
— Ну, Валера, не ожидал от тебя… — пробормотал Стернин. — Мог бы позвонить…
— Что с цветами делать, Иван Тимофеевич?
— Что хотите, — сердито сказал Стернин.
Мария Петровна встала со стула, сунула букет в мусорную корзину. Стернин посмотрел на нее с удивлением, но ничего не сказал.
Шестеро актеров третий раз вышли на бис, поклонились неистовой публике, и, поскольку большинство из зрителей были женщины, которые кричали и визжали: «Игорь! Игорь!» — к рампе подошел Муравьев.