Митаюки двинулась было дальше, однако тут вдруг старший сказал:
– Но ты все же не забывай о пророчестве старого Нуерсуснэ-хума, храбрый Ульчикутыр!
– Шаман с самого лета предрекает смерть и разрушения городу Нуер-Картас, но у нас не случилось даже непогоды!
Юная чародейка остановилась и навострила уши.
– Он обещал погибель от неведомых ратей, Ульчикутыр, а не от непогоды, – покачал головой старший вождь.
– Старик выжил из ума и пугает всех попусту, дядя! Половина города, наслушавшись его карканья, разбежалось к родичам на дальние реки и озера, зловредная Саганаси увезла на Айма-Вынгану всех воспитанниц Дома Девичества, а когда на рассвете пришла весть о замеченных дозором чужаках, сбежала еще половина города! На острове не осталось ни стариков, ни детей, ни лодок. Кабы лодок хватило, еще бы и женщин не осталось! Мы собрали в город всех воинов племени, свезли все припасы, дабы их прокормить, отослали всех слабых и немощных, ежедневно молимся мужским богам и нуерам-покровителям, трясемся от страха, и все из-за чего? Из-за того, что старому шаману из-за летней духоты приснился страшный сон? Клянусь Нум-Торумом, кабы мы изгнали старика вместо того, чтоб его слушать, город жил бы куда лучше, нежели с его советами!
– Ты напрасно ругаешь мудрого шамана, – покачал головой старший вождь. – Его дар всевиденья много раз приносил городу пользу, спасая от бед. Вспомни, как десять лет тому он предвидел половодье и мы смогли переждать его на Еловых холмах? Тогда в городе смыло все, кроме деревьев и золотого идола Айас-Торума… А его весть о приходе язвенной паданки? Тогда его тоже ругали за то, что он запретил есть мясо! И токмо опосля все узнали о вымирании восьми племен и родов. Наш же город болезнь не затронула вовсе. Эхе-хе-х… – задумчиво покачал головой седовласый воин. – Сир-тя северных земель тогда так испугались, что несколько лет питались одной рыбой!
– У нас в городе собралось больше полусотни храбрых воинов, дядя! У нас могучие тотемы-покровители, наш город стоит на острове, и пробиться к нему можно токмо через мост, под стрелами луков и копьями воинов. Подумай, сколь велика должна быть армия, способная одолеть наш Нуер-Картас?! И где она?! – развел руками Ульчикутыр. – Окрестные земли пусты на пять дней пути! Я поражен глупостью своих сородичей, дядя. Они верят страхам старого шамана больше, нежели своим глазам!
Молодой вождь разочарованно покачал головой, глядя на озеро сквозь ноги юной чародейки.
– Нуерсуснэ-хум уже спасал им жизнь своими пророчествами, Ульчикутыр. Как можно ему не верить?
– Нуерсуснэ-хум изрек сотни пророчеств, из которых сбылось лишь два! Почему вы помните о них, но забыли про остальные?
– Пророчеств сбылось куда больше! Просто не все были столь важны и страшны.
– Пророчества о том, что весной растет трава, а из туч проливается дождь? – презрительно хмыкнул молодой вождь.
Митаюки-нэ поняла, что разговор пошел по кругу, и тихонько двинулась дальше, заглядывая в чумы.
Слова вождей подтвердились. В домах было куда больше воинов, нежели женщин. Похоже, только молодые воины сир-тя не смогли расстаться со своими юными красивыми женами. Остальные предпочли поверить здешнему шаману и отослали семьи прочь. Три десятка домов – три десятка воинов и вдвое меньше женщин. Еще два десятка мужчин, что еще не обзавелись женами, пребывали в Доме Воинов. Туда Митаюки заходить не стала. Заглянула в щель на краю полога – и отправилась дальше, пока никто случайно с ней не столкнулся. Прошла по берегу вдоль всего острова, посидела в задумчивости на одном из причалов, глядя на играющих возле самых ступней мальков.
– Какое чудесное место, – раскинув руки, выдохнула Митаюки-нэ. – Мне тут нравится. Здесь будет хорошо!
На острове лазутчице больше было нечего делать. Юная чародейка рывком поднялась, пробежалась через оказавшийся пустым мост, быстрым шагом дошла по дороге до приметного места и свернула на тропинку. Передернула плечами, стряхивая наваждение, и побежала дальше.
К ватажникам Митаюки вышла задолго до вечера. Опустилась на колено у ручья, возле которого расположились казаки, зачерпнула воды, испила, черпнула снова.
– Да хватит уж, не томи! – не выдержал Силантий.
– Золотой идол есть, – подняла голову ведьма. – Бабы тоже. Полсотни воинов. Крепких, умелых, с копьями. Два десятка луков. И, знамо, тамошний колдун обязательно призовет из озера самого могучего нуера.
– Да, по бабам мы и вправду заскучали, красавица, – заулыбались казаки. Крепким молодым мужикам слова ведьмы пришлись по больному месту.
– Колдуна узнать и убить можно? – И только у немца мысли работали чуть-чуть иначе.
– Без разницы, – пожала плечами Митаюки. – Это тотем, а не зверь, разумом которого завладел шаман. Тотем станет защищать племя до тех пор, пока жив сам.
– Это мы поправим, – пообещал Силантий.
– К острову можно пройти токмо по мосту. Длинному, полтораста шагов. А у них луки.
Казаки переглянулись и стали подниматься, вытягивая из-за поясов топорики.
Побродив окрест, они нашли молодую, в один обхват, сосенку, свалили, разделали, отделив три чурбака, раскололи их вдоль, каждый на несколько тесовых досок и сели прокручивать ножами дырки. Затем сдвинули доски, наложили сверху поперечные, через готовые отверстия сбили воедино деревянными же чопиками. Прибитые между поперечными досками сучья стали ручками…
Не прошло и трех часов, как у ватаги уже имелось пять тяжелых щитов почти в рост человека высотой.
Митаюки же все кружила и кружила возле погруженного в молитвы отца Амвросия. Она очень боялась, что могучий белый шаман забудет провести над воинами обряд очищения душ и снятия грехов, укрепляющий воинов против заклинаний сир-тя. Да и в бою отчитки священника зело полезны бывают.
– А когда исповедоваться можно будет, отче? – наконец подступилась она.
– На рассвете, дитя мое! – отрезал священник. – Перед битвой священной супротив чар бесовских и порождений языческих! А до того времени на грехи свои помыслы направь и душу раскаянием омой.
– Да, отче, – поклонилась ведьма и отступила.
Шаману – видней.
На голодное брюхо казаки поднялись быстро и бодро, отстояли короткий молебен, причастились, приняв от отца Амвросия в рот по маленькой прядке вяленого мяса. Затем снарядились и двинулись к городу сир-тя, подступив к озеру вскоре после рассвета.
Их ждали. Все обитатели города собрались на ближнем берегу острова, переговариваясь и с интересом глядя через протоку на странных гостей. Они не испытывали страха. Митаюки чувствовала скорее эмоции любопытства и жалости. А также нетерпения – сир-тя ждали зрелища.
Правда, почти все воины пришли полюбоваться расправой с копьями и боевыми палицами на поясах. Жизнь в порубежье приучила здешних тотемников к осторожности. Но недостаточно – поскольку луков в толпе сир-тя юная чародейка пока не замечала. Полуобнаженные красавцы в мягких светло-серых малицах без рукавов, украшенных кисточками и шитьем, с родовыми татуировками на шеях и приглаженными волосами, собранными сзади в черные хвостики, не без жалости наблюдали за тем, как к мосту двигалась кучка дикарей в засаленных темных одеждах, поверх которых матово поблескивали металлические пластинки. Они смотрели на мужчин в тяжелых шапках, у кого заостренных, а у кого округлых, с трудом волокущих тяжелые толстые щиты и какие-то вовсе непонятные палки, примерно у половины заменяющие копья.