Грязное загорелое лицо охотника побурело от прилива крови. И он пошел. В руке его оказалось заточка, подобная моей, только чуть длиннее и тоньше.
Бегать-прыгать-перемещаться я не мог. Просто стоял и ждал его в наступившей тишине. «Он выше ростом. И руки у него длиннее. А реакция, наверно, не хуже…»
На подступах противник задержался, но я помог ему:
– Что, обоссался, урод? Ну, давай, бей! – я поднял разведенные руки на уровень глаз, как бы подставляя под удар грудь и живот. Скорчил издевательскую гримасу и вывалил язык: – Ме-э-э!
Держа оружие прямым хватом, он сделал выпад. А я ударил левой в лицо.
Удар получился несильным, но кроманьонцу этого хватило – его повело назад. Пытаясь устоять на ногах, он сделал шаг, другой, споткнулся, упал на спину, но тут же вскочил. Из разбитого носа хлынула кровь. Только он этого не заметил и снова бросился на врага.
А я расстался с оружием и бросился на него. Стараясь левой рукой отвести стилет в сторону, я целился правой в корпус.
Вот теперь удар получился – его ребра аж хрустнули!
Остаться на ногах я даже не пытался. Мы оба полетели на землю.
Удар. Вспышка. Тьма.
И снова свет – какой-то ненормальный. В безнадежном отчаянии последней битвы я зарычал, глуша боль, и резко перевернулся на спину. Начал было вставать, но опорная рука проскользнула на чем-то гладком. Рядом мелькнули белесые призраки, и конечности мои потеряли свободу. Несколько раз я дернулся всем телом, но это не помогло – руки и ноги словно в бетон замуровали. Свет снова исчез, а воздух стал холодным и терпким. Мне вдруг расхотелось бороться дальше. Все и так хорошо – умирать ведь все равно надо. А я неплохо пожил, моя совесть чиста, чиста, чиста…
Девушка в приталенном белом халате появилась в палате минуты через две-три после моего пробуждения. За мной, конечно, следили и выдержали паузу – примерно столько времени и нужно человеку, проснувшемуся в незнакомом месте, чтобы осмотреться и придумать вопросы.
– Доброе утро, Александр Иванович! Меня зовут Валентина. Как вы себя чувствуете?
– А меня зовут Саня. Я всего один такой – во множественном числе не надо.
– Ну, как хотите, – вполне профессионально улыбнулась девушка. – Как ваше самочувствие?
– Вы знаете, Валентина, ужасно, – простонал я. – Просто ужасно!
– Что такое?! – всполошилась она.
– Трагедия: только что я понял, что с момента наступления половой зрелости жил впустую!
– Это почему же? – в полном недоумении вопросила медсестра.
– А потому, что не встретил вас! – решительно заявил я. – Но теперь моя жизнь на глазах обретает смысл. Мне все лучше и лучше – от каждого вашего взгляда!
– Да что же за чушь вы несете?! – с явным облегчением всплеснула она руками. – По всем данным психика у вас должна быть в норме!
– Вы только что обещали ко мне на «ты» и по имени, – напомнил я.
– Извините! Ой, извини! Тогда и ко мне…
– Договорились! – обрадовался я. – Ну, ложись – я подвинусь!
– Слушайте… – растерянно заморгала она подкрашенными глазами. – Слушай, Саша, не осложняй мне жизнь, а? Я на работе!
– Ну-у-у… – разочарованно протянул я. – За нами подсматривают, и ты стесняешься, да? Ох-хо-хо-о, никакой личной жизни! А давно я тут отдыхаю?
– Двадцать шесть часов двенадцать минут после возвращения, – отчеканила медсестра.
– Больше суток проспал?! Это за что ж меня так упокоили?
– Вам…Тебе рассказать, в каком состоянии ты прибыл, или сам вспомнишь?
– Да я вроде ничего и не забывал, – бодро заявил я. – Как сейчас помню: он мне, значит, в бок, а я ему в рыло! Потом он мне «хы!», а я ему – «гы!». Он мне в ответ «ве!», а ему «бе!». Тогда он мне «ны!», а я ему… Тут-то меня и перебросило – на самом интересном месте!
– Какая память, какой захватывающий рассказ! – покачала головой Валентина. – А мне рассказали, что на тебе живого места не было.
– Вообще?! – перепугался я. – Ну хоть одно-то – самое главное – было живым?
– Что ты име… – она вдруг поняла, и чуть было вновь не смутилась. – Ты опять за свое?! Просила же!
– Извини, больше не буду, – изобразил я раскаяние. – А можно диагноз подробнее, если в курсе, конечно.
– Я медсестра, Саша.
– Ну, так позаботься обо мне, подготовь меня к встрече с эскулапами! Чтоб, значит, меня кондрашка не хватил. Тебя ж инструктировали, наверное? Вот и расскажи, что не секретно, а?
– Ну, во-первых, у тебя было сильное нервное перевозбуждение. Подробностей я не знаю.
– И не надо. Это – не «во-первых». А с тушкой что? Чтой-то я весь в бинтах, как мумия?
– У тебя колото-рваная рана на левом боку.
– Проникающая?
– Нет, легкое не задето, хотя пырнули тебя хорошо – внутренний и внешний швы пришлось накладывать.
– А еще?
– Многочисленные нарушения кожных покровов. И гематомы. Говорят, на некоторые даже профессионалам смотреть было страшно!
– Пфе, – презрительно оттопырил я нижнюю губу. – Настоящих синяков не видели, что ли? Профессионалы называется! А суставы, связки?
– Да, в общем, все, что не вывихнуто, то растянуто, – заверила медсестра. – Я даже не запомнила – слишком много всего.
– Ой, как ты меня успокоила! – радостно заявил пациент. – А я-то думал, и правда, избили меня, искалечили! А на самом деле – тьфу! Когда выпишут?
– Это не ко мне.
– Понял!
Она собралась уходить, но в последний момент не удержалась:
– А на самом деле кто тебя так, Саша? Если не секрет, конечно…
– С бизонами бодался, – стыдливо признался я. – Только никому не рассказывай! Бык, правда, некрупный попался – тонны на две-три, не больше. Ну, засветил я ему промеж рог, он и с копыт долой. А тут баба его набежала – корова, значит. У меня, конечно, на женщину рука не поднялась, вот она меня и уделала.
– Все ты врешь, – улыбнулась Валентина. – Сам, небось, к корове приставал, а муж вас застукал!
* * *
В оборот меня взяли через три дня. Поскольку я рвался на волю, пришлось работать чуть ли не круглые сутки. Кроме прочего я много часов провел в удобнейшем кресле – голый и облепленный датчиками. Я смотрел отснятый видеоряд и комментировал его со всеми мыслимыми и немыслимыми подробностями. Надо, однако, признать, что без этих моих комментариев цена материала была бы, наверное, невелика. Казалось, конца этому не будет, но он все-таки настал!
– А теперь последняя к вам просьба, Александр Иванович.