Глаза у Рогнеды были закрыты, а вздох и дрожь были не последними, а первыми. Тесная щелочка стала еще тесней… И еще тесней, когда Славка выплеснул первое, самое крепкое семя…
Груди у Рогнеды – большие и налитые, а бедра широкие, как у взрослой женщины. Она и есть взрослая. В ее годы у обычных женщин уже по двое-трое детей. Однако Рогнеда – княжна. Княжну выдают замуж не когда созреет, а когда находится подходящая партия. Могут и в пять лет выдать. И в двадцать пять.
Но женская природа одинакова и у княжен, и у холопок. Очень, очень истосковалась Рогнеда в своем девичестве. А близкая смерть, что орала по-нурмански по ту сторону кремлевских стен, только умножила телесную жажду.
Уже насквозь промокли льняные простыни, а Славка и Рогнеда всё никак не могли насытиться друг другом. Вроде бы совсем обессилят: полежат рядом, погладят друг друга… Потом хлебнут меду – и опять любятся.
Нравились они друг другу очень. Телесно. Славка – большой, мускулистый. Кожа – гладкая, вся в полосках старых шрамов. Руки, ноги – крепче дуба. Рогнеда для девы тоже не слаба. И лук натянуть умеет, и конем управлять. Бедра, колени, икры. Обхватит Славку ногами – крепко! А ступни мягкие, маленькие. Княжны по стерне верхом скачут, а не босиком бегают. Босиком – только по шкурам да по коврам в теремных покоях.
Всю ее изласкал Славка – от маленьких мягких ножек до самой макушки, вокруг которой короной свилась толстая девичья коса. Ее бы распустить следовало, а наутро заплести по-иному: не по-девичьи, а по-женски. Но близость их – тайная. Потому косой Рогнединой Славке играть можно, а расплетать – нельзя. И кричать – тоже нельзя. Потому не кричала Рогнеда – стонала тихонько, закусив пухлую губку.
Тихо было в тереме. Лишь время от времени перекликались дозорные на вышках. Замер полоцкий кремль. Прислушивался, как лютуют за стеной захватчики. Спали немногие. Ворочался на своем ложе полоцкий владыка Роговолт. Думал: что делать? Как спастись? И понимал – никак. Было у него двадцать больших сотен дружинников, осталось шестьсот пятьдесят человек. Было двое воевод – не осталось ни одного. Из двадцати сотников уцелело трое. Из ближников, старшей гриди, почти никого не осталось: все пали, прикрывая своего князя… Лежал князь, слушал, как буйствует враг в его городе. Городе, который он крепил и строил…
Когда пришел сюда молодой варяг Роговолт, совсем другим был Полоцк. Невеликое городище на слиянии двух рек. Ничего особенного. Но он, Роговолт, еще тогда понял: не простое это место. Здесь лежит важная часть торгового тракта. Здесь – одни из врат великого пути. Кто возьмет под себя здешние дороги и волоки, тот дивно разбогатеет.
Вот почему не поплыл Роговолт дальше на юг, как намеревался. Погнал прочь здешнего князька и стал править сам.
Дальше всякое бывало. И осаждали его. И сам осаждал. С новгородцами схватывались, считай, каждый год. С плесковскими тоже. В трудные времена, случалось, беловодский князь выручал…
Сейчас не выручит. Не успеет, даже если узнает о Роговолтовой беде. Да и захочет ли помочь? Не захотел породниться с Беловодьем Роговолт. Не отдал Рогнеду за княжича Трувора…
Из-за Рогнедки небось всё и вышло. Не оскорбила бы она Владимира, не наехал бы он сейчас на Полоцк!
Гнев против дочери закипел в груди Роговолта… Но князь смирил его. Не в Рогнеде дело… Не только в Рогнеде. Всё равно пришел бы сюда Владимир. Не нужен ему за спиной несмиренный Полоцк, ежели он на Киев идти собрался. А что на Киев – это сразу понятно. Полоцком такую прорву викингов не насытить.
А если замириться с Владимиром? Отдать ему Рогнеду…
Нет, поздно. Не пойдет Владимир на переговоры. Сам бы князь, может, и пошел, но Добрыня не даст. Этот – злопамятный. И умный. К чему переговоры, когда сила на твоей стороне. Если и говорить, то лишь о полной выдаче. Открыть ворота, отдаться на милость… На милость нурманов, что ли?
Нет, не откроет кремлевские ворота Роговолт. Будет драться. До последнего. Будут боги милостивы – умрет с мечом в руке. Умирать Роговолту не страшно. Пожил он долго и славно. А как сказал когда-то Святослав Киевский: «Мертвые сраму не имут».
Князь принял решение и закрыл глаза. Надо хоть немного поспать. Завтра – тяжкий день. Может, и последний…
Но сон не шел. Людей своих жалко. Особенно – детей. Особенно – Рогнеду…
Рогнеда ушла от Славки под утро, незадолго до рассвета. Славка сразу уснул. Спокойно. Этой ночью ему было очень хорошо. А будущего он не боялся. В свои восемнадцать Славка уже не раз побывал на краю, в полушаге от Кромки. Живой пока. Глядишь, и сейчас все обойдется хорошо. Главное – кремль удержать. А там, может, и помощь поспеет. Из Смоленска, к примеру. А может, и сам Ярополк с ратью придет. От Киева до Полоцка за седьмицу дойти можно, если двуоконь и поторопиться.
Славка был – опоясанный гридь. Но – молод. Потому в плохое не верил и думать о плохом не хотел. Однако вспомнилось: дядька Устах погиб. Вот беда-то…
– Я! Я первым вошел в этот город! И я – в своем праве!
Ярл Торкель – без малого восемь пудов мощи и ярости, спутанные волосы, заляпанные грязью и чужой кровью доспехи и одежда – навис над Владимиром.
– Я беру что хочу! Таков закон!
– Разве?
Непохоже, чтобы грозный вид ярла напугал новгородского князя.
– И давно ли ты стал хранителем наших законов, Торкель?
– Закон войны везде одинаков! Кто первым вошел в город, тот получает лучшее!
– Не спорю, – кивнул Владимир. – А кто первым вошел в город?
– Я! – рявкнул ярл. – Я!
– А я слыхал иное, – заметил Владимир. – Мне говорили, что из твоих людей первым встал на стену Гудмунд Желтый. А ты в город вошел, когда открыли ворота. Так ли это?
– Я слишком тяжел, чтоб прыгать на стену, – буркнул Торкель. – Или ты сам не видишь? А хёвдинг Гудмунд – мой человек! Он – всё равно что я. И я сам его награжу! Когда будем делить добычу, он получит то, что причитается.
– А ты? – спокойно спросил Владимир.
– Что – я? – не понял Торкель.
– Чей ты человек, ярл?
– Я – свой собственный! – Торкель гордо задрал бороду: мол, кто оспорит?
– А по-моему, ты – мой человек, – заметил Владимир. – У нас с тобой – уговор. Я дал тебе деньги, чтобы ты мне служил. Вот ярл Дагмар денег моих не брал. Он здесь, потому что он – мой друг. Если бы он сказал то, что сказал ты, я бы не стал с ним спорить. Но тебя, ярл Торкель, я нанял.
Рука взбешенного ярла легла на рукоять меча. Ближние гридни Владимира шагнули вперед, но князь остановил их движением десницы. Торкель свиреп, но он – не берсерк. Он сначала подумает…
Так и вышло. Торкель не вытянул меч. Вокруг Владимира – его гридни. За спиной князя ухмыляются Дагмар и его воины. И Сигурд, змей, тоже лыбится во все тридцать два зуба. Ярл Торкель – родич, пусть даже и дальний, Харальда Серой Шкуры. А Харальд сделал вдовой сестру Сигурда Астрид. Весело ему, что гнет Торкеля молодой хольмгардский конунг. А ведь верно он сказал: Дагмар не взял у конунга Вальдамара денег. Они – друзья. Не раз вместе ходили в вики. Вальдамар женат на сестре Дагмара…