Куда меньше я написал о полковнике Себастьяне Моране. Я его просто описал, а всеми дополнительными сведениями вас снабдит доктор Ватсон. Моран, человек образованный, с Итоном и Гарвардом за спиной, солдат, картёжник, охотник за крупной дичью и прежде всего снайпер, был моей правой рукой в течение многих лет. Мы никогда не были друзьями. Дружить с кем бы то ни было он не мог. Грубый, резкий, взрывной — удивительно, что он продержался со мной так долго… если честно, я щедро ему платил, вот и вся причина. Он никогда бы не переметнулся к Деверо, потому что терпеть не мог американцев, да и вообще иностранцев — эта неприязнь отличала его с нашей первой встречи. Напомню, что его любимым оружием было духовое ружьё с глушителем, которое изобрёл немецкий механик Леопольд фон Гердер — и вам, скорее всего, станет ясна его роль в нашей истории.
Наконец, Джонатан Пилгрим, сын моего давнего студента, Роджера. Наши с его отцом пути давно разошлись — тот рано ушёл на покой в Брайтоне. Работая у меня, он сколотил неплохое состояние, а жена боялась за него с самого начала, поэтому я ничуть не удивился, разве что немного опечалился, когда он попросился в отставку. У главаря преступной шайки друзей почти нет, он ни на кого не может положиться, а Пилгрим давал мне то и другое. Но мы иногда переписывались, и через шестнадцать лет он прислал ко мне своего сына, который вырос таким же настырным упрямцем, каким когда-то был его отец. Мне не известно, что думала о таком странном наставничестве его мама, но Роджер понял, что Джонатан так или иначе пойдёт кривой дорожкой и решил, что пусть лучше это произойдёт под моим началом. Паренёк был необычайно красив, была в нём какая-то свежесть, открытость, устоять перед его обаянием было невозможно, я и по сей день сожалею, что, находясь в отчаянном положении, позволил ему проникнуть в первый круг Деверо. Всему, что вы здесь прочитали, всему, что я совершил, положило начало его убийство.
Меня охватило чувство невероятного одиночества, когда я обнаружил труп Джонатана в Хайгейте. Мы назначили там встречу, чтобы он поделился со мной свежими сведениями, какие удалось собрать. Обстоятельства его смерти — его связали, а потом казнили — вызвали у меня жуткое отвращение. Я стоял перед ним на коленях, с глазами, полными слёз, и понимал: Кларенс Деверо меня переиграл, и судьба никогда не была ко мне так неблагосклонна. Мне пришёл конец. Надо уезжать из Англии. Или наложить на себя руки. Жизнь стала невыносимой.
Но этому слабоволию я поддался секунд на пять, не более. На смену пришла ярость и жажда отмщения, которая поглотила меня целиком и полностью, — в эту минуту в голове моей и созрел план, такой дерзкий и неожиданный, что у него были все шансы на успех. Вы помните, в каких обстоятельствах я оказался. Моя армия состояла из полковника Морана и мальчика — больше обратиться за помощью мне было просто не к кому, а втроём мы были в безнадёжном меньшинстве. Все бывшие сподвижники повернулись ко мне спиной. Хуже того, подобраться к Кларенсу Деверо я не мог — как и я сам, он был человеком-невидимкой. Благодаря Пилгриму я узнал о существовании Мортлейков и их клуба «Бостонец». Но я прекрасно понимал: своего лидера шайка мне не выдаст. Пилгрим также навёл меня на Скотчи Лавелля, который жил неподалёку от места, где был найден труп, но Скотчи был человеком чрезвычайно осторожным. Свой дом он превратил в настоящую крепость. Его можно было убить, но я хотел до него добраться, выудить у него сведения, которые помогли бы мне разделаться со всей их шайкой. А что если привлечь на свою сторону Скотленд-Ярд со всеми его возможностями? Победить противника с их помощью, действуя как бы изнутри, но чтобы при этом ни одна из сторон не знала, кто я такой? Величайшие открытия в математике, например, диагональная формула или теория обыкновенных точек всегда делались мгновенно. Моя идея тоже пришла, как озарение. Я умираю, причём эффектно, и смерть моя несомненна, а потом возрождаюсь в другом обличье. Всю работу сделает за меня столичная полиция, а я скроюсь в их рядах и использую все открывшиеся возможности. Конечно, стать детективом — это будет слишком, меня легко проверят и выведут на чистую воду. А если мне приехать издалека? Тут в голове и мелькнула мысль об агентстве Пинкертона в Нью-Йорке. Вполне логично предположить, что они направились за Деверо и его шайкой в Англию. При этом все знают, что пинкертоновцы и Скотленд-Ярд в дела друг друга не лезут — это было мне на руку. Если я появлюсь с нужными документами и досье, никто меня не заподозрит, не усомнится в моём праве быть в Англии.
Прежде всего я положил некоторые бумаги, включая адрес клуба «Бостонец», в карманы убитого Джонатана Пилгрима. Пусть их найдёт полиция. Дальше я стал готовить собственную смерть. Какая отличная мысль — вовлечь в мой замысел Шерлока Холмса! Кто лучше поможет мне красиво уйти со сцены? Холмс наверняка не знал, что косвенно ему в его расследованиях помогал Кларенс Деверо. Трижды — в январе, феврале и марте — наши с Холмсом пути пересекались, и мне было известно, что он готовил обстоятельные записки о моих делах и собирался передать их полиции. В конце апреля я нанёс ему визит на Бейкер-стрит. Я боялся одного: вдруг он знает, сколь отчаянно моё положение, сколь мала моя реальная власть? Но он этого не знал. Я прикинулся мстительным и опасным врагом, готовым выписать ему билет в мир иной — и на эту удочку он клюнул. Не буду здесь приводить наш диалог. Это за меня сделал доктор Ватсон. Скажу лишь, что к концу нашего разговора Холмс почувствовал, что его жизни угрожает опасность, и я подогрел этот страх, совершив на него несколько покушений — но это была лишь инсценировка, призванная не убить, а только напугать.
Мои надежды оправдались — Холмс послал инспектору Паттерсону список моих бывших подручных, не зная, что все они теперь работают на Деверо, и бежал на континент. Я последовал за ним, вместе с Перри и полковником Мораном, и ждал возможности реализовать первую часть моего замысла. Она представилась в Мейрингене, у Рейхенбахского водопада.
Я предполагал, что он захочет взглянуть на это кошмарное место. Такова была его природа. Да и какой турист, даже если он опасается за свою жизнь, пройдёт мимо, не поддавшись соблазну взглянуть на эти ревущие воды? Я пришёл туда заранее, прошёл вперёд по узкой тропинке и сразу понял — это именно та декорация, которая мне нужна. Что называется, смертельный номер. Вне всякого сомнения. Но мне хотелось думать, что математику под силу даже самоубийственный прыжок в глубь стремнин. Кто ещё сумеет точно просчитать все необходимые траектории, объём летящей вниз воды, точную скорость падения и шансы не утонуть и не разбиться вдребезги?
Когда на следующий день Холмс и Ватсон выходят из «Энглишер хоф», у меня всё готово. Полковник Моран находится в укрытии высоко над водопадом — если что-то пойдёт не так, он готов прийти на помощь. Перри, возможно, чересчур усердно взявшийся за свою роль, нарядился в национальную швейцарскую одежду. Сам я затаился у изгиба ближайшего холма. Появились Холмс и Ватсон, а вскоре и Перри, он передал им письмо, якобы написанное хозяином «Энглишер хоф», — тот просит Ватсона вернуться в гостиницу. Холмс остаётся один. Теперь мой выход — а остальное, как говорится, вам известно.
Мы сказали друг другу несколько слов. Подготовились к встрече с вечностью. Не следует думать, что я был совершенно уверен в успехе моего замысла. Яростные потоки воды, кругом острые скалы. Будь из чего выбирать, я бы с удовольствием предпочёл другой вариант. Но я смотрел в лицо смерти, поэтому, не задумываясь, разрешил Холмсу написать прощальное письмо. Меня слегка удивило, что у него была потребность описать предстоящее, с другой стороны, я и понятия не имел, что имитировать смерть собрались мы оба… теперь, оглядываясь назад, могу сказать, что такое совпадение — большая редкость. Но его свидетельство было мне более чем на руку, поэтому я позволил ему написать записку, положить рядом со своим альпенштоком — и мы сошлись, схватились, как борцы на Лондонской арене. Во всей истории именно это было для меня самым неприятным, потому что вступать в соприкосновение с другими людьми я не любил никогда, а от Холмса исходил запах табака. И я был благодарен судьбе, когда он, наконец, применил свои навыки баритсу и выкинул меня в бездну.