На Перуновых игрищах великий князь ударом священной секиры валил быка. Золотая булава, конечно, послабее секиры. Но и лоб у Путяты послабее бычьего.
Сердитый воевода опять оказался на полу. На этот раз — надолго. Меч выпал из ослабшей руки, и Владимир ногой подтолкнул его растерянному отроку. Подтолкнул, глянул гневно (ух и влетит парню за то, что оружие проворонил!), обернулся к столу:
— Отпусти его!
Славка с охотой подчинился: толкнул Олава в объятия подоспевшего Сигурда.
Владимир глядел из-под нахмуренных бровей на дядю и племянника. Пальцы, сжимающие булаву, побелели. Эх, не тому он приложил, кому хотелось. С трудом, стиснув зубы, великий князь смирил гнев. Мальчишка, дурака наказать… Но ведь он сражался за киевского князя — сражался славно. А Сигурд… Без Сигурда просто не обойтись. Особенно с тех пор, как испортились отношения с Дагмаром.
— Всё хорошо, княгиня? — довольно холодно поинтересовался он.
— Не сердись на него, мой князь — попросила Рогнеда. — Он же совсем молоденький. Вот и расчувствовался. Не сердись! Он такой хорошенький, этот твой Олав! Глазоньки синие, губки алые, щеки гладкие… Не сердись!
И погладила мужа по щеке: колючей, небритой. От этой ласки в штанах великого князя враз зашевелился уд. Владимир поспешно отодвинулся, отвернулся, не заметив хищной, довольной гримаски на лице жены. Отвернулся — к жене Путяты:
— Ты здорова ли?
Та молчала, приоткрыв рот. Глядела снизу на Владимира, замерев. А хорошенькая у Путяты жена. Щечки пунцовые, бровки ровные, грудки высокие, пояском подобранные…
Владимир понял, что хочет ее даже больше, чем собственную жену, и невероятным усилием обуздал себя. Нет, не сегодня. По крайней мере — не сейчас. Может, позже, ночью. Воевода ничего не узнает. Приложил его Владимир крепко. Очнется — не до женщин ему будет.
«Лекаря к нему приставлю, а сам… Не откажет ведь?»
Лишь заглянул в блестящие глазищи — и уже не сомневался: не откажет. Ему женщины никогда не отказывали. Вот разве что Рогнеда… Но и Рогнеда теперь — его.
Владимир усмехнулся самодовольно и направился к своему месту. Богуслав, повинуясь еле заметному знаку, шагнул к княгине, наклонился, чувствуя, как кружится голова от запаха ее волос, шепнул:
— Зачем? Зачем ты его дразнила?
— Сам догадайся, — одними губами прошептала Рогнеда, а вслух:
— Благодарю, сотник!
— Братья! — Мощный голос Славкиного отца покрыл все прочие звуки: — Предлагаю выпить славу нашего князя и его главной жены, чья красота поистине сводит с ума! Радости вам и крепких сыновей! Здравие, русь! Пирующие вскочили с лавок и радостно заорали, вздымая чаши и кубки. Даже если кто-то и пожалел, что не случилось крови (а такие наверняка были), то отстать от общества не посмели.
Славка вернулся на свое место, пряча лицо, чтоб скрыть собственное счастье.
— Сегодня, — шепнула ему на прощание Рогнеда. — Приходи, любовь моя…
Пока длились праздники, Гошка наслаждался бездельем. Играл с другими мальчишками в простые игры, катался с горы на санках, по вечерам слушал разные истории. В доме у батюшки гости не переводились да из каких только дальних краев не приезжали… И у каждого свой рассказ.
А сегодня, когда праздники кончились, Гошке опять повезло. Его взял под крыло старший брат Артём.
Повел в отцовскую оружейную. А там чего только не было: и брони, и шлемы, и клинки самые разные, луки дивной работы, краснолаковые, с узорами и картинками, щиты всякие.
Артём дал Гошке время наглядеться и даже потрогать кое-что, а потом сказал:
— Вот, Годун, орудия трудов наших. Придет время — и ты будешь знать каждый из этих клинков лучше, чем шкуру своего коня. А сегодня для начала я расскажу тебе вот о нем.
Артём вытянул из ножен леворучный клинок, узкий обоюдоострый меч и протянул Гошке.
Плоскость клинка покрывали темные перекрученные линии, обрывающиеся в полувершке от лезвий. Глубокий дол шел от рукояти почти до самого острия. Для своих размеров меч был удивительно легок, хотя для Гошки всё же тяжеловат. В верхней трети дола Гошка увидел буквы:. Он уже знал, что буквы — латинские, но прочитать не смог.
— Это меч из земли франков, — сказал Артём. — Сковать такой меч может лишь мастер, которому ведомо таинство соединения разных видов металла. Кузнец берет три полосы мягкого железа и сковывает их вместе. Затем скручивает, надрубает, плющит и снова расковывает в пластину. Из нескольких таких пластин куется сам клинок. Вот почему он такой красивый, вот откуда на нем такие дивные узоры. Вот откуда в нем настоящая крепость. Сломать такой клинок невозможно. Он не боится даже лютого холода, от которого становятся хрупкими дорогие синдские сабли, такие вот, как этот — Артём похлопал но ножнам собственной сабли. — Но это, Годун, еще не все. К мощи самого клинка следует прибавить твердость лезвия, а для этого края клинка наращиваются кромками самой твердой стали.
— А почему весь меч не сделать из такой стали? — спросил Гошка.
— Хороший вопрос, — похвалил Артём. — Но ответ на него прост. Чем тверже металл, тем он более хрупкий. Меч из такой стали не выдержит сильного удара. Клинок лопнет, разобьется, как кусок льда. Истинная крепость, братец, возникает от соединения твердости и мягкости, упругости и жесткости. И это, Годун, касается не только клинков. Воин тоже должен быть таким: мягким и гибким, когда его давит сила, твердым и несокрушимым, когда сам наносит удар. Вот гляди!
Гошка от неожиданности даже подался назад. Меч в руке Артёма вдруг будто ожил, закрутился, размазался веером, со свистом вспоров воздух в каком-нибудь вершке от Гошкиного носа.
— Смотри на мою руку, Годун. Видишь, она мягкая и гибкая. Твердость осталась лишь в пальцах да немного, самую малость — в кисти. Потому я могу вот так играть мечом долго-долго, ничуть не уставая. Если я наношу косой удар… — Меч прыгнул вперед — на добрую сажень, Чиркнул легко, будто лизнул, вкопанный в пол обрубок бревна и снова закружился бабочкой. — В тот миг, когда клинок касается Цели, рука моя тоже твердеет — ровно на один миг. А если я колю… — меч метнулся со скоростью стрелы и с хрустом вошел в бревно ровно посередине, — то все тело мое от самых пят становится твердым, как сам меч. И тогда мой клинок, если я ударил правильно, пронзит любой доспех и выйдет из спины врага.
Артём отпустил рукоять, а меч остался торчать в бревне.
— Попробуй, достань его, — предложил Артём Гошке.
Гошка взялся за рукоять, поднатужился… Ничего не получилось. Гошка схватился двумя руками, уперся ногой, закряхтел от напряжения… И плюхнулся на спину. Меч же так и торчал в бревне.
Артём засмеялся. Взялся шуйцей за рукоять, дернул, казалось, совсем без напряжения, и меч освободился.