– Алло… алло…
Она после долгого молчания:
– Я вас никогда не спрашивала, но я решила спросить вас об одной вещи… Забыла… Нет, вспомнила. Ну, как вы… то есть как вы… относитесь ко мне?
– Вся история в том, что у меня никогда не было… Всю жизнь я работал, работал, работал… И вот выяснилось – я люблю тебя.
И тотчас Она швырнула трубку. И снова набирает номер. Звонок в его квартире.
– Алло!..
Молчание.
– Алло!..
Молчание.
– Алло… Алло!!!
Она:
– Не кричите. Вы знаете, сегодня был самый счастливый мой день за все семнадцать лет. У нас перед домом лес, и когда я шла от вас утром, я сняла туфли и бежала… бежала… расставив руки. Знаете, я буквально захлебывалась… Я размахивала своей голубенькой сумочкой… до безумия ощущая голыми ногами мокрую траву. Знаете, такая сумасшедшая нимфочка… Вообще для меня очень важно – соприкосновение, поэтому свой вечный любимый балахон я ношу надетым непосредственно на голое тело… И поэтому я так люблю воду. Соприкосновение, ласка природы… Моя кожа хранит соприкосновение с вашей… Ваша кожа во мне навсегда! И никто этого у меня никогда не отнимет.
– Я больше ничего не прошу! Только объясни, я очень прошу…
– Раньше во мне была обделенность. Я ничего не получала от вас взамен и хватала, как говорится, что дают. И вдруг разом получила все – вершину… – усмехнулась, – Правда, немножечко вбок. И оттого сейчас вместо жадности голодного во мне странное умиротворение… покой. Я готова плакать все время. Я всех люблю: вас, ее. Я настоящая женщина. Я стала взрослой, Милое чудо… Я всегда стремилась стать взрослой и не хотела! Мне нельзя! Я не сумею взрослой! Мне страшно! Для меня все дело в том, чтобы стремиться, но не стать! К счастью, я не успею стать! Завтра я ложусь в больницу.
– В какую больницу?!
– Опять вы кричите! Если бы вы знали, как я устала.
– Я тоже устал! Я очень устал. В какую больницу?!
– Если человек сердится – значит, он устал не до конца. У меня есть теория: когда человек устанет до конца, он не сможет быть злым. У него и сил не хватит для сокращения мускулов в злую гримасу. Настоящая усталость – это ясное тихое лицо. Прощайте. Я напишу вам! Слышите?! И ждите! Я напишу! Прощайте! А то за мной, кажется, следят! Ждите!
Гудки в трубке.
* * *
Прошло несколько дней.
Вечер. В свою комнату входит Он с ее письмом в руках.
Он читает:
«… Я поняла. Мои сказки – это мои мечты, погибающие из-за собственной величины… В палате – две кровати, две тумбочки… В тумбочку я сложила свои тетради и неотправленные письма. Вы знаете, когда меня везли, мы проезжали мимо той доски объявлений. И конечно, шел дождь и было серое. Небо моих воспоминаний неизвестно зачем. Мне нельзя вспоминать. Я начинаю плакать. Подпись. Бывшая «я». «Я» – умерло, здравствуйте, меня зовут Наташа, или Каштанка, кто как… Если вы захотите прислать мне ответ, напишите по адресу: двадцать третий квартал, дом восемнадцать, кв. девять – мне перешлют».
Он задумывается. Потом и быстро выходит из квартиры.
* * *
Вечер.
В комнате матери Мать и Подруга.
Подруга только что вошла, снимает плащ.
Мать, стараясь весело:
– Сестра из гинекологии показала мне упражнение.
Становится на корточки и ходит.
– Полчаса в день – и можешь есть пирожные.
Подруга молча о сидит в кресле.
Мать поднимаясь с колен, стараясь небрежно.
– Почему ты не рассказываешь о своих жениховских делах?
Подруга усмехнулась.
– А чего рассказывать. Надеюсь, ты поняла, что я только шутила… Ты ведь тоже шутила…
Мать вопросительно глядит на нее.
– Ну с капитаном… ну, которому ты письмо от меня отправила… А телефон почему-то свой написала… Пошутила, да?
Молчание.
– Боже мой, ты – красавица! А я думала, что у красавиц… Все-таки, наверное, лучше быть уродиной. Природа им много не дала, а взамен дала все: ловкость, хитрость, и вдобавок все уродины ощущают себя красавицами и еще других убеждают в этом. Природа экономна: или красота, или ум, или счастье… Ну, чем у вас кончилось с капитаном?
– Он больше… не позвонил…
– Главное – не трепыхаться. Мне предлагают заведовать отделением. Наверное, возьму, а то у меня куча энергии. Что ты молчишь?.. Просто мне хотелось верить, что есть та, которую все любят, которая всех бросает…
– Врешь!.. Ты никогда в это не верила. Если бы ты видела свое лицо, когда я звоню ему по телефону!.. Просто так было удобнее – тебе и мне. Ну, а теперь нам плохо будет вместе. Надо выдумывать новое… А поздно… Ты права. Надо сказать себе: ты прожила. И опустить глаза раз и навсегда. Засмеялась: «Капитан, капитан, улыбнитесь…»
Звонок в дверь. Они тотчас замолкают. Снова звонок. И как будто по команде, обе начинают лихорадочно причесываться, поправляют одежду перед зеркалом, они в каком-то исступлении. Наконец Мать идет открывать дверь.
Входит Он.
Мать в недоумении глядит на него:
– Простите, ради Бога. Я хотел бы узнать, как здоровье Наташи?
Мать вздрогнула при звуке его голоса:
– Какой Наташи?
– Это двадцать третий квартал, дом восемнадцать, квартира девять?
– Да. Но никакой Наташи здесь нет.
– Может быть, вам Галю?
– Нет, мне Наташу.
Мать вдруг торопливо:
– А вам дом восемнадцать, квартира девять по улице Свиридова или по Третьей Вавилова?
– Я не знаю.
Мать совсем торопливо:
– Вам наверняка по Третьей Вавилова! Это такой же дом, как наш только торцом направо…
Но раздается стук входной двери, и в комнату входит Она. Мать в ужасе глядит на нее. Она молча смотрит на него.
Она совершенно спокойна.
– Здравствуйте.
Мать торопливо:
– Ты не знаешь Наташу во втором корпусе?
– Нет.
Она проходит в свою комнату и слушает, застыв у двери.
– Спасибо, я пойду.
Уходит.
– Какой милый, да? И голос у него какой-то…
– Интеллигентный.
Она все стоит у двери в своей комнате.
– Я почему-то вдруг так взволновалась, когда он позвонил. Мне показалось, вот откроется дверь… и войдет…
– Капитан.
Подруга засмеялась и Мать тоже.