Опальный майордом мысленно пожелал вестнику ошибиться в подсчете шагов и наткнуться на какой-нибудь заботливо приготовленный сюрприз вроде настороженного самострела. Да только ночной гость, похоже, вовсе не собирался путать шаги. Пипин смачно плюнул вслед наглому мавру и пожелал тому сломать шею на лесной дороге.
«Что задумал этот пройдоха Элигий? А может, и не только он? В прошлый раз этот ловкач так быстро спелся с нурсийским выскочкой Рейнаром – никто и охнуть не успел, как государство, строившееся поколениями достойных родовитых мужей, перешло в руки чужаков и низкорожденных». Вчерашний лавочник вроде бы желает снова возвысить бывшего майордома. Но кто знает, может, все это лишь приманка, видимость, очередной трюк, чтоб окончательно сжить его со свету?! И, вероятно, не только его. Если сумеют изловить Шарля, геристальскому дому придет конец. Хватит лежать на боку и оплакивать прежние ошибки! Пора атаковать! Элигий хочет встречу – он ее получит. Правда, сомневаюсь, что это его порадует.
Пипин чутко вслушивался в ночную темень. Где-то вдали послышался, или ему только показалось, топот копыт. Наверное, гонец помчался обратно к замку. Проклятье, к его замку! Изгнанник горько пожалел, что еще до приезда Мустафы отправил в лес вояку из отряда Шарля. Одна меткая стрела – и мавра легко было бы списать на разбойничью братию. Да и то сказать, вольно ночью ездить по дорогам, да еще с такой мордой! Тут у всякого доброго христианина рука к оружию потянется. Опальный майордом сжал рукоять кинжала, представляя, как всаживает стальное лезвие в горло врага, как расходится, пропуская убийственный металл, человеческая плоть, и кровь хлещет из раны тугою струей. Увы, не сейчас. Он повернулся к хижине и вдруг заметил, как тень, более плотная и темная на фоне ночной темени, метнулась к нему за спину.
«Нет, не может быть! – прошептал он, замирая и вслушиваясь. – Почудилось? – Где-то вдалеке ухнул филин, легкий ветер перебирал листву, точно нащупывая тот, самый первый, едва пожелтевший, которому предстояло начать листопад. – Все тихо. Слишком тихо. Ни единого лишнего звука. Так не бывает, когда человек, даже осторожно, подкрадывается к жертве. Значит, все же показалось? – Он вновь повернулся, и опять сгустившаяся темень, с запозданием, будто надутый ветром плащ, метнулась следом за ним. – Неужели это оно, то самое?»
Пипин сам не знал, как именовать незваную гостью, если, конечно, тень можно считать гостьей. Стараясь лишний раз не звякнуть, он вытащил кинжал и прошептал:
– Ты здесь?
– Здесь, – эхом ответила темень.
По спине бывшего майордома в панике побежали мурашки. «Это не может быть эхо, – подумал он. – От шепота эха не бывает».
– Кто ты? – чуть громче, стараясь тщательно скрыть испуг, прикрикнул отшельник.
– Ты, – из-за плеча глумливо заверило эхо.
– Шутить вздумал?! – Пипин резко повернулся, выбрасывая руку с кинжалом вперед, надеясь вспороть брюхо неведомому мороку, если, конечно, тот имел брюхо. Но позади никого не оказалось, вместо этого вельможа поскользнулся на сырой траве и растянулся, хорошенько ударившись лбом о торчащий из земли древесный корень. Искры посыпали у него из глаз, чуть не подожгли прошлогоднюю сухую листву.
– Еще вразумить? – участливо осведомилось «эхо». Впрочем, теперь оно больше не было расположено играть в прятки. Тьма сгущалась, все четче обрисовывая уже хорошо различимый в ночной мгле человеческий контур.
– Глупый, смешной человечек. Я – отец всех мечей! Ни один клинок не причинит мне вреда! – прошелестело странное видение.
– Изыди, враг рода человеческого! – испуганно перекрестился бывший майордом. – Со мной крестная сила!
– С тобой, с тобой. Надеюсь, ее хватит, чтобы подняться с земли? – В негромком голосе тени слышалась непреклонная воля, которой не хватит духу перечить, а тем более ослушаться. – Я друг человеческого рода и потому не изыду.
Пипин молча поднялся, вложил кинжал в ножны, опасливо шагнул назад, примериваясь, как бы при случае ловчее шмыгнуть за дерево.
– Не пытайся убежать. Здесь столько волчьих ям, петель и прочих капканов, что ты не доживешь до рассвета. Не веришь? Испытай.
Мир закачался перед глазами знатного франка, словно кто-то вдруг повернул окружающую реальность вокруг оси в одну сторону, затем в другую, потом еще раз. Пейзаж не менялся, он лишь быстро смещался, шарахался из стороны в сторону.
– Ну что, передумал бежать по змеиной тропке? Не желаешь ли угадать, где она теперь?
– Это все лишь марево, – пробормотал сбитый с толку геристалец.
– Все – лишь марево. Для меня – так уж точно.
– Что тебе от меня нужно?
– Служение. Преданное и верное. Если да – я вознесу тебя над всеми земными владыками. Если нет, – голос ночного морока звучал насмешливо, – я не трону тебя.
– Не тронешь?
– Это ни к чему. Я просто оставлю все как есть, ты сам угодишь в свою западню.
– Но кто ты? Что я должен делать? Зачем тебе это?
– Слишком много вопросов. Как сказано в вашей Книге: «Во многом знании – много печали. Умножающий знания умножает скорбь». Ответь просто: да или нет.
– Я должен продать тебе душу? – Пипина била крупная дрожь. На этом рубеже он надеялся удержаться во что бы то ни стало.
– Для чего она мне? Я же сказал тебе, что вовсе не враг рода человеческого, а истинный друг людей. Но не утомляй меня больше. Скажи «нет», и я возвеличу любого другого, кого сочту нужным. Вот, хотя бы проходимца Элигия. Он, конечно, плут каких мало, но зато умеет делать красивые, очень красивые украшения. А мне всегда нравились люди, сведущие в ремеслах.
Морок начал рассеиваться, сквозь него уже просвечивали дальние кусты.
– Постой, постой! – уже не скрываясь, закричал Пипин. – Не исчезай! – Дыхание его прерывалось от сознания важности момента. – Да, я согласен! Что я должен делать?
Пиршественная зала Форантайна использовалась для торжеств, однако только по праздникам. Все остальное время могущественные владетели замка вершили в ней суд или держали совет по управлению обширными владениями геристальского дома.
Сегодня здесь не было видно ни согбенных, почтительно замерших в поклоне писцов, ни истцов с ответчиками, ни управляющих землями, фермами и замками. На высоком резном кресле с подлокотниками восседала благородная дама Брунгильда. Лицо ее, и без того не блиставшее красотой, сейчас было непреклонно, будто хозяйка замка вознамерилась отсечь все лишнее у стоявшего перед ней человека. Но поза «подсудимого» была столь безмятежна, что вызывала ощущение насмешки и оскорбления.
– Вас не было ночью в замке, – сквозь зубы цедила Брунгильда. – Вас, которого мой дорогой супруг приставил охранять меня. Днем вы упустили из виду разбойника, напавшего на меня. Вы дали ему уйти безо всякого ущерба. А ночью вы умчались неведомо куда и отказываетесь говорить, для чего. С кем вы встречались? Быть может, вы сносились с разбойниками, желавшими моей гибели? Быть может, вы один из них?! – Голос ее становился все громче и резче, а на толстых крепких пальцах, впившихся в подлокотники, казалось, сами собой отрастают длинные когти наподобие тех, которыми совсем недавно могла похвалиться гарпия. – Отвечай! – точно бичом полоснула она.