Вкус любви | Страница: 51

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

Разумеется, я должна была продолжать: он мог лишь поощрять создание книги, рассказывающей о нем. Ведь это было так приятно: отчаявшаяся молодая женщина бросает свой писательский талант к ногам мужчины, которым не может больше обладать. Какое наслаждение для такого образчика эгоцентризма, как Месье: никто еще так не льстил его самолюбию.

Только получив его сообщение, я начала по-настоящему презирать себя, презирать это полное отсутствие чувства собственного достоинства. Если бы я хотя бы писала из любви к искусству или ради амбиций быть однажды опубликованной! Но Месье уничтожил все цели, оставив только одну: закончить книгу о нем, чтобы снова его увидеть. Он опошлил даже это — благородное призвание писателя, строящего свою жизнь на неуловимой власти слов. Эти страницы, которые я на бешеной скорости покрывала черными буквами, представляли собой лишь жалкую приманку, отдушину, позволяющую восхвалять его и ненавидеть. И в конечном итоге уже не было большой разницы между романисткой, которой я намеревалась стать, и всеми теми людьми, пишущими ради душевной разрядки, не представляя, какой труд и какое искусство принижают, полагая, что служат ему.

Писать для меня — значило вновь увидеть Месье, слишком сильно любившего собственную персону, чтобы устоять перед соблазном прочесть двести-триста страниц о себе.

В это утро субботы, когда я уныло напевала что-то, подрезая стебли красных роз (только в тот момент я чувствовала себя живой, поскольку шипы то и дело вонзались мне в руку), одна из моих коллег подошла ко мне, чтобы положить деньги в кассу, и тихо спросила:

— Ну что, есть новости? Он тебе позвонил?

— Кто? Андреа?

Коллега бросила на меня заговорщический взгляд, и я поняла: она имеет в виду Месье. Разумеется. Звонки Андреа давно перестали быть событием в моих глазах. В лучшие времена нашей истории с Месье я каждый уик-энд трепетала за своим прилавком при мысли, что увижу его во вторник утром, и не могла не делиться с коллегой впечатлениями об этом женатом хирурге сорока шести лет, о его страсти к эротической литературе и наших романтических объятиях в маленьких отелях на площади Пигаль. И, когда ситуация начала вызывать у меня беспокойство, она неизбежно узнала об этом, ведь я уже не ждала воскресенья с прежним возбуждением. По правде говоря, я уже ничего не ждала, только окончания рабочего дня — я хотела лишь спокойно сидеть в своей комнате, курить с подружками травку или притворяться счастливой в объятиях других мужчин.

— Врач! — полушепотом уточнила она, словно Месье представлял собой военную тайну.

Я опустила глаза на свои грязные руки.

— Особых новостей нет, — ответила жалобно.

— Тогда забудь его. Ты достойна лучшего, чем этот тип.

Она относилась к разряду тех людей, которые изъясняются только общепринятыми понятиями, но это не мешает им быть проницательными. «Ты достойна лучшего, чем этот тип» — наверняка было ее глубоким убеждением, и, хотя ей не свойственно демонстрировать свою симпатию или сострадание, я невольно ощутила теплую волну нежности и сопереживания, только из-за этих нескольких слов, в устах кого-нибудь другого вызвавших бы у меня раздражение. На какую-то долю секунды я подумала, что никто не сможет понять меня лучше нее, поскольку она знала о моей истории, была одного возраста с Месье, — а значит, в определенной степени понимала поведение таких мужчин. К тому же она стояла сейчас передо мной, а мне необходимо было выговориться. Иначе я съем себя без остатка. И я бросилась словно в омут:

— Вчера он прислал мне сообщение и…

Я замолчала, пытаясь взять себя в руки, и встретилась с ней взглядом. Она перестала сортировать букеты лютиков и прислонилась к прилавку, чтобы выслушать меня.

— …То есть вот уже десять дней у меня не было от него новостей, и тогда мне надоело и я отправила ему письмо, в котором говорила, что между нами все кончено, даже если мне этого совершенно не хочется. Наверняка он понял, что я просто проверяла его, а на самом деле хотела, чтобы он передумал и вернулся ко мне.

По ее глазам было видно: она с самого начала знала, что я только делаю вид будто контролирую ситуацию, и эта история не могла закончиться по-другому. Я в любом случае, на ее взгляд, была слишком юной и милой, чтобы долго удерживать такого мужчину, как Месье.

— До сих пор он мне ничего не ответил, — продолжила я, чувствуя, как дрожит мой голос. — А вчера около одиннадцати часов получила от него одно-единственное сообщение…

Она положила руку мне на плечо, чего не нужно было делать, поскольку забота в такие моменты мешает контролировать ситуацию. Реакция не заставила себя ждать. Я изо всех сил вцепилась в прилавок, надеясь, что, если сконцентрируюсь на своих побелевших костяшках, возможно, мой подбородок перестанет судорожно дрожать.

— …Одно-единственное сообщение, чтобы сказать мне только это: «Главное — не бросай писать „Месье“», потому что я пишу роман о нем, и…

Не договорив фразы, я подавилась этим комом, застрявшим у меня в горле, вокруг все начало постепенно расплываться, но я храбро продолжала говорить, теперь разразившись истеричными рыданиями. Я ревела со всей силой своего отчаяния, не замечая, как к моей кассе направляется старушка с кустиками валерианы.

— В конечном итоге единственное, что его интересует, раз он удостоил меня ответом, — это книга, которую я пишу в его честь. Только представь, какой же он подлец… какой подлец!

Она подала мне знак, что к нам идут двое других коллег, поскольку приближался обеденный перерыв, и тогда я замолчала, ограничившись жалобными всхлипываниями. Опустив глаза на свои судорожно сжатые на грязном прилавке руки, я время от времени сотрясалась от плохо сдерживаемого жалкого крика ярости. Все спросили меня, что со мной, но я пробормотала: все в порядке, просто очень устала. И это было лишь наполовину ложью: я действительно измоталась до крайности, хотя только и делала, что спала целыми днями.

— Успокойся, — сказала она мне, доставая свои «Мальборо». — Держи, иди покури пять минут на улице.

Я вытерла мокрый нос дырявым рукавом свитера и вышла на улицу, усевшись под деревом и неторопливо закурив сигарету, тогда как в глубине магазина все пытались узнать, почему я плачу.

(Так что, Бабетта, сказав тебе: никогда не стану плакать из-за такого мерзавца, — я ошиблась. В тот день я рыдала из-за него. Сидя под деревом и глядя на струйку дрожащего дыма, поднимающегося от моей сигареты, я поклялась себе на всем, что мне дорого: такого со мной больше никогда не случится.

До сих пор я сдержала слово.)


Некоторое время спустя я провела вечер с Валентиной, в ее квартире на шестом этаже. Я только недавно закончила работу. Помывшись и переодевшись, сидела возле ее дома и писала очередные страницы «Месье», ожидая, пока она придет. С момента последнего появления главного героя этой истории прошло столько времени, что сама она начала казаться давним сном, запомнившимся мне в мельчайших подробностях и постоянно тревожившим меня. Лишь иногда странная боль, словно старая рана, давала о себе знать. В некотором смысле это было еще опаснее, чем бессонные ночи, когда я вся была пропитана Месье и без конца ворочалась, чувствуя, как все мое тело стонет от желания: я думала только о нем, засыпая, просыпаясь, и в итоге перестала видеть в том что-то плохое. Это превратилось в мою жизнь.