В конце концов он купил коньяк и плитку хорошего шоколада. На цены Катя старалась не смотреть, а когда он расплачивался, отошла.
В однокомнатной квартире Колдунова она чувствовала себя неуютно: очень боялась неловким движением порвать ту ниточку, которая, казалось ей, протянулась между ними. А Яну Александровичу было вольготно. Не успела она снять пальто, как он втолкнул ее в совмещенный санузел, напутствуя словами: «Иди пописай с мороза». Катя страшно смутилась, тем более что совет был кстати.
Она боялась помочь ему накрывать на стол: вдруг он подумает, что она демонстрирует свою домовитость?! Поэтому, пока он нарезал в кухне лимон, кипятил чайник и снимал обертку с шоколада, Катя стояла посреди комнаты и озиралась.
Обстановка была небогатой и очень стандартной. Стенка с книгами и телевизором, диван, журнальный столик – и больше ничего. Катя подошла к окну. Никаких стеклопакетов не было и в помине, а окно не было даже заклеено на зиму. Наверное, Колдунов был принципиальным противником законопачивания окон не только на работе, но и дома. Потолок и обои выглядели, в общем, ничего, а вот пол явно покрывали лаком еще в пору колдуновской юности.
Кате очень хотелось подойти к книжному шкафу и посмотреть на книги, которые читает Ян Александрович, но она стеснялась. Может быть, он воспримет это как неуместное любопытство.
Ни видика, ни музыкального центра в комнате не наблюдалось, и Катя вздохнула с облегчением. Ей бы не хотелось слушать сейчас попсу.
В этот момент Колдунов появился в комнате с бутылкой в руках.
– Я открою, – сказал он, – а ты принеси пока лимончик из кухни.
«Чаю не будет», – поняла Катя.
Ее опыт употребления крепких напитков был очень ограниченным. Во время праздничных застолий Катя обычно выпивала бокал вина, которого ей вполне хватало для веселого настроения. Коньяк она пробовала один раз в жизни и более мерзкого вкусового ощущения не испытывала ни до ни после.
Но рассказывать Колдунову о том, какая она трезвенница, казалось ей дурным тоном. Подумает еще, что она манерная дамочка.
И Катя храбро сделала большой глоток.
– Закусывать надо, – сказал Ян Александрович и пересел к ней поближе.
Чувствуя, как к ней прижимается теплое и твердое мужское бедро, бедная Катя поняла, что даже ради спасения своей жизни не сможет проглотить ни кусочка. Она вскочила с дивана, как с адской сковородки, и встала возле окна, будто заинтересовавшись видом ночного города.
– Большое вам спасибо. За Маргариту Матвеевну. Теперь уже, наверное, можно сказать, что операция прошла успешно? – пробормотала она.
– С Маргаритой Матвеевной, – сказал он, поднимаясь с дивана и подходя к ней вплотную, – все будет хорошо. Давай поговорим о тебе.
Его рука обхватила ее талию. Катя не успела понять, что происходит, а он уже страстно целовал ее в губы.
«Боже, что случилось? Почему ты решил ответить на мои мольбы? Какой сбой произошел в твоей небесной канцелярии, что ты позволил мне стать счастливой? Чем я заслужила, что ты исполняешь мое самое заветное желание, единственное желание, которое для меня важно?»
Катя чуть не плакала от восторга, отвечая на ласки Яна. Какими нежными и любящими были его руки! Пусть он не сказал ей ни слова о любви, но разве могут быть такими ласковыми губы равнодушного человека? Любовные речи – это для подростков, взрослые люди понимают все без слов.
Она гладила Яна по голове, по плечам, наслаждаясь ощущением крепкого мужского тела.
В какой-то момент она поняла, что его рука расстегивает ей брюки, и нашла в себе силы отстраниться.
– Ты что, Рыжик?
Катя тяжело дышала и мрачно смотрела на Колдунова. Она не знала, что ему сказать.
– Да ты что? – Он улыбнулся. – Думаешь, я обижу? – И снова привлек ее к себе. – Не бойся, маленькая…
Катя не заметила, когда свет в комнате погас, но теперь она видела только темный силуэт на фоне окна. Это не Ян Александрович надвигался на нее, нет, что-то новое… неведомое… страшное… сопротивляться этому было невозможно…
– Рыжик, я сделаю тебе хорошо, – шептал он, – тебе понравится.
Катя, будто под гипнозом, позволила снять с себя джемпер. Руки Колдунова скользили по ее голым плечам, по груди, но ей не было стыдно. Ее ласкал любимый, предназначенный ей мужчина.
Всякие увертки опошлили бы священный момент их соединения, и Катя сама сняла брюки.
– Подожди секунду, я разберу диван, – сказал Ян, целуя ее.
Катя зажмурилась. Как во сне она слышала стук диванной спинки, шелест простыней, шуршание и потрескивание снимаемой рубашки, короткий свист молнии…
– Ну, иди ко мне, – раздался веселый голос, и все ее последние сомнения исчезли.
Она прижалась к любимому, стараясь в этом объятии выразить всю силу своей любви и соединиться с ним навечно.
Ей не было больно. От переполнявшего ее счастья Катя плохо понимала, что же она чувствует на самом деле.
От восторга перед Колдуновым, от изумления перед внезапно сбывшейся мечтой она даже не осознала, как стала женщиной.
– Тебе хорошо, – то ли спросил, то ли сообщил Ян, едва отдышавшись.
– Очень.
Он перевернулся на спину, потянулся.
– Ты чего, Рыжик, такая зажатая? – Пошарив рукой возле дивана, он подцепил брюки и достал из кармана пачку сигарет. – Будешь?
Катя машинально закурила. Кажется, он не понял, что был у нее первым. Ну ничего, сейчас увидит кровь… Почему-то Катя думала, что Ян будет безумно счастлив, узнав, что она сохранила себя для него.
– Хорошо с тобой, – вздохнул он, обнимая ее свободной от сигареты рукой.
– Можно мне в душ?
– Само собой. Полотенце в шкафу на верхней полке. Халат в ванной. Погоди-ка, тебе же еще швы не сняли…
– Ничего, я аккуратно.
– Ну давай.
В душе Катя равнодушно взирала на розовые струйки, стекающие по ее ногам. Слишком долго она хранила свою девственность, чтобы теперь сожалеть о ее утрате. Счастье от соединения с Яном было таким полным, что ничто не могло бы его омрачить. Что девственность! Катя дала бы отрезать себе руку или ногу, лишь бы только быть рядом с ним.
Он вошел в ванную. Отвернул занавеску и с удовольствием посмотрел, как она моется.
– Что же ты, балда, не сказала, что у тебя месячные, когда кровь сдавала? – раздраженно спросил он. – Тот еще донор! После травмы, с месячными… Хоть препараты железа попей.
Катя растерянно улыбнулась. Что, заявить ему: «Я была девственницей»? Глупо. «Мыльная опера» какая-то!
– Ян, я чувствую себя превосходно, ты же видишь.
– Вижу. – Он помог ей вылезти из ванны, а заодно полюбовался на свои швы. – Давай поедим чего-нибудь, я с обеда не жравши.