Но Ян понимал, что, опустошив ее душу, сам он останется таким же пустым, как был. Он не станет нежным, высосав ее нежность, не познает любви, заставив ее полюбить себя.
И все-таки он хотел ее видеть.
Приняв его молчание за согласие, Светка вскочила:
– Ну чего, погнали?
– Я бы полжизни отдал, чтобы поехать сейчас с тобой, – с чувством сказал Колдунов. – Понимаешь?
Светка вдруг подошла к нему и молча поцеловала в лоб.
…Иногда Катя думала о себе как о другом человеке: «Боже мой, она же рожает одна, без мужа, и всю жизнь будет матерью-одиночкой». Она сочувствовала себе самой, как посочувствовала бы любой женщине, оказавшейся в такой же ситуации, но не испытывала при этом той тоски или ужаса перед будущим, которые, как ей всегда казалось раньше, должна испытывать любая одинокая беременная женщина.
Порой бледная тень этой тоски все-таки проникала в ее душу, как вздохи ночного урагана проникают в уютный, хорошо натопленный дом, и Катя начинала расстраиваться, что больше не увидит Колдунова. О нет, она не жалела о том, что полюбила распутного доктора и носит под сердцем его ребенка, но тосковала оттого, что жизнь ее не сложилась иначе.
В такие моменты ей нестерпимо хотелось, чтобы Светка проболталась Яну Александровичу о его предстоящем отцовстве. И пусть бы он женился на ней «по залету», пусть бы жил с ней, не любя… Лишь бы только видеть его каждый день! Потом это проходило, и, глядя на большую фотографию Колдунова, которая, как икона, висела у нее над кроватью, Катя вновь чувствовала себя счастливой.
Фотографию сделала Светка. Она выпросила у Юры хороший фотоаппарат, притащила его в больницу, где исщелкала целую пленку, снимая всех подряд, а Колдунова сфотографировала будто случайно, будто он просто под руку попался. Теперь этот снимок был главным Катиным сокровищем.
Чего бы только она не отдала, чтобы Ян был рядом! Чтобы он садился ужинать вместе с ней, со Светкой и детьми! Чтобы спал с ней в одной постели, чтобы говорил ей: «Доброе утро, Рыжик!» Она непрерывно мечтала о том, что наступит день, и он придет и останется с ней навсегда… Мечтала, прекрасно понимая несбыточность своих желаний.
Иногда Катя серьезно думала о том, чтобы спрятать свою гордость и признаться Колдунову во всем, но она боялась, что, если это признание никак его не тронет, у нее вовсе не останется никаких надежд. А потом Светка, заявившись как-то с работы среди ночи, сказала, еле ворочая языком от усталости: «Знаешь, Катька, ты была совершенно права, что запретила мне говорить Яну Санычу о ребенке», – и Катя побоялась спрашивать, отчего она пришла к такому выводу.
Но были и другие заботы.
Нужны были деньги на предстоящий декретный отпуск. К тому же Катя стала смотреть на Светкиных девчонок, как на своих, и незаметно начала делить с ней все расходы.
Никогда она еще столько не работала, как сейчас, будучи беременной.
Катя хваталась за любые частные уроки, лишь бы платили. Раньше она проводила дополнительные занятия с одаренными учениками бесплатно, а теперь тактично заговаривала о гонораре – правда, только с теми, кто имел состоятельных родителей.
Беременность ее была пока что незаметна, но Катя сообщила о ней Петру Петровичу – ведь ей предстояло как минимум год не работать, и директор должен был об этом знать. Директор краснел, как девушка, внимательно разглядывал свои ботинки, но отнесся к Кате с сочувствием и даже обещал материальную поддержку. Она только рукой махнула. Вряд ли коллектив, состоявший в основном из старых дев и разведенных женщин, готов был с сочувствием отнестись к Катиной проблеме.
Потом Катя перевезла от мамы фортепиано. Сначала она хотела заниматься с учениками в маминой квартире, пока та на работе. Но мама, узнав, что Катя иногда ощущает боли в животе и опасается выкидыша, порадовала ее соображением, что раз уж Бог наградил Катю внебрачным ребенком, то он не допустит, чтобы она так легко избавилась от него. Нет, ей придется нести свой крест до конца. Тем не менее Катя готова была на примирение, но стоило маме узнать о Катиных планах заработать на жизнь, как тут же разгорелся скандал.
Катя слушала ее вопли и думала: все эти воспитательные порывы, все разговоры об ужасной Катиной натуре имели одну цель – как бы Катя случайно не почувствовала себя самостоятельным и полноценным человеком.
В тот вечер она ушла, но на следующий день наняла бригаду грузчиков, которые перевезли пианино. Для моральной поддержки Катя взяла с собой Светку.
Сначала мама молча сидела в позе Наполеона, скрестив руки на груди, и следила за процессом, а потом замогильным голосом произнесла: «Учти, Екатерина, моя смерть будет на твоей совести!» «А если бы не она, вы что, жили бы вечно?» – немедленно отреагировала Светка. Кате стало смешно. Она ощутила, что родительская власть над ней кончилась.
Из-за нехватки времени Катя почти забросила собственные занятия музыкой, чем вызывала нарекания Маргариты Матвеевны. А уж о чтении говорить вообще не приходилось! Но нынешняя насыщенная и суматошная жизнь нравилась ей. Так приятно было готовить еду для детей, Светки и Юры! Так весело было водить пылесосом по коврику, попутно объясняя девочкам правила умножения. И так уютно было сидеть возле фортепиано, за которым девочки по очереди делали домашние задания по музыке, и поправлять их ошибки, одновременно штопая им колготки! Если бы мама удосужилась узнать, как она живет, то немедленно заявила бы, что Катя унижается перед Светой, что она позволила сделать из себя прислугу. Но, к счастью, мамино мнение Катю больше не волновало.
Юра сделал Светке предложение, та решительно отказала и теперь не называла его иначе, как «брачный аферист». Но Юру это не обескураживало. Он приходил почти каждый вечер и вел себя так естественно, что даже хамоватая Светка не могла указать ему на дверь. Наоборот, когда ужин был уже готов, а Юры еще не было, она говорила Кате: «Давай подождем немного, может, брачный аферист подгребет».
Видя, какими глазами Юра смотрит на Светку, Катя чувствовала уколы зависти. Ах, почему такая сильная мужская влюбленность не досталась ей?! Почему Колдунов не сидит рядом и не смотрит на нее так же ласково?! Катя вспоминала о том, что Юра в свое время был не прочь поухаживать за ней, а она, дура, делала вид, что ничего не замечает! Все могло сложиться иначе, она могла стать Юриной женой и никогда не встретила бы Колдунова, и у них с Юрой были бы дети…
Но все случилось как случилось, и глупо горевать о том, что могло бы быть.
Катя возвращалась домой поздно, в десятом часу. До половины восьмого она проторчала в музыкальной школе, а потом пошла на плановый осмотр в женскую консультацию. Там ей сказали, что пока все идет хорошо и анализы тоже вполне приличные, поэтому настроение у нее было прекрасное. Возле дома ее внимание привлекли две фигуры рядом со Светкиной машиной. Подойдя поближе, она узнала Юру и Светку. Парочка стояла возле раскрытого капота. Юра что-то отвинчивал в глубине, а Светка освещала ему поле деятельности карманным фонариком. Оба были перемазаны то ли машинным маслом, то ли еще какой дрянью.