– За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь, Светлана Эдуардовна, – поучал он. – Невозможно и детей воспитывать, и в хирургии преуспевать. Вы на конференции опаздываете…
– Мне детей в школу надо!
– …на конференции опаздываете, с работы раньше времени уходите. А до ваших детей какое мне дело, простите? Я должен лечебный процесс обеспечивать, а не всеобщее образование. Идите работать в поликлинику…
– Сами идите… знаете куда! – огрызалась Светка.
– Послушайте, Эрнст Михайлович! – не выдержал услышавший конец разговора Колдунов. – Когда я заведовал отделением, Светлана Эдуардовна справлялась с работой ничуть не хуже вас. Она успевала и служебные обязанности выполнять, и детей воспитывать.
– Вот чего я не успевала, так это стучать, – сказала Светка.
– Да как вы смеете меня так оскорблять! – моментально вышел из себя Цырлин, чем окончательно убедил Яна со Светкой, что без его сигналов не обошлось.
В конце концов на отделении сложились чисто формальные отношения. Цырлин внимательно следил, чтобы все приходили на работу вовремя, а от заболевших в обязательном порядке требовался бюллетень, чего при Колдунове не водилось. Столь же скрупулезно Цырлин выполнял и те распоряжения начальства, отчета о выполнении которых никто и никогда не просил.
Так, например, ни на одном отделении не велся журнал консультаций. Смысла в нем не было никакого, а времени на его заполнение уходило бы много. Поэтому по молчаливому соглашению врачи его не вели, а администрация не проверяла.
Цырлину же этот журнал зачем-то понадобился. Как и журнал учета рабочего времени, которого тоже на отделении сроду не водилось.
Правда, в условиях тотальной нехватки денег в педантичности Цырлина были и положительные моменты: теперь на отделении не расходовалось ни метра пленки, ни грана медикаментов сверх положенного. Колдунов боялся, что такой голодный паек отрицательно скажется на качестве лечения, но нет – после бесед с Цырлиным больные сразу находили средства на необходимые лекарства.
«Может быть, он действительно лучший заведующий, чем я, – думал Колдунов, – может быть, я не создан для административной работы?»
У него вообще началось тоскливое время. Вера вдруг взяла да и ушла из больницы, заявив: «Зачем же мы будем тут тонуть все втроем, когда можем выплыть поодиночке? Я хочу стать домохозяйкой, Ян только свистнет, ему сразу же место в академии дадут, ну а Светка… Да Господи, неужели молодому перспективному хирургу места себе не найти? Цырлин-то по-любому нам жизни не даст». Никакие колдуновские уговоры не помогли.
Сам он всегда считал, что любит Веру скорее как человека, чем как женщину, что секс – не главное в их отношениях, а просто раз уж они любовники, то им полагается заниматься любовью. Он наивно думал, что больше всего ценит Веру за ласковые руки и вкусные пирожки, а грешить ему гораздо приятнее будет с молодой упругой девочкой.
Но в один из одиноких вечеров он, затащив к себе такую молодую упругую девочку, долго тискал ее, но в результате ничего не почувствовал и ничего не смог.
С Верой же все получалось само собой…
Колдунов очень тосковал по ней, но делать было нечего. Раньше он даже завидовал Вере, у которой дома под боком всегда был муж, а на работе – любовник, и считал, что она довольна таким комплектом. И только после разрыва он понял, что все это время Вера была вынуждена скрывать их связь и жила в постоянном страхе, что о ней узнает муж…
Почему-то в голову стали лезть мысли о самоубийстве. Не то чтобы он хотел проститься с жизнью по-настоящему, но периодически, просыпаясь ночью, он представлял себе, как идет в ванную, вывинчивает лезвие из бритвенного станка… Для того чтобы обнажить и перерезать бедренную артерию, ему, хирургу, хватит полутора минут. Нужно только открыть входную дверь, чтобы его труп не гнил в запертой квартире слишком долго…
Понимая, что эти мысли могут быть признаком начинающегося безумия, Ян гнал их от себя, но безуспешно. Он снова и снова просыпался по ночам, вставал, пил чай, курил, смотрел в окно, а в голове крутилось, крутилось, крутилось… В конце концов он чертыхался, обзывал себя истеричкой и хватался за какую-нибудь необременительную книгу в надежде уснуть. Снотворное он не пил, опасаясь, что, оглушенный таблетками, не сможет нормально оперировать.
За это время Ян несколько раз звонил Вере, говорил, как ему плохо без нее, умолял о встрече, но Вера категорически отказывалась. Он думал: так она расплачивается с ним за те времена, когда он был женат и проповедовал такие прогрессивные идеи, как «брак убивает любовь» и «чем меньше люди зависят друг от друга, тем крепче их чувства».
Наверное, он получил сполна за свое тогдашнее поведение, хотя… как знать… На каких весах можно это измерить?
Ян был близок к нервному срыву, и Цырлин, не подозревая об этом, ходил по лезвию ножа. Когда он ругал Яна за небрежное оформление историй болезни, тот готов был вместо извинений заехать ему кулаком в нос.
Так жить было нельзя. Необходимо было что-то изменить, иначе, Колдунов понимал, он сойдет с ума по-настоящему.
Кончилось тем, что он сосватал Светку гражданским работником на свою кафедру, а сам отправился в военкомат и подписал контракт на полгода.
Когда он уже ходил с «бегунком», старшая сестра, заменившая Веру, передала ему, что главный врач хочет его видеть у себя в половине шестого. Ян мысленно выругался. О чем с ней говорить? «Если Алевтина будет просить прощения, так мне еще придется уговаривать ее, что все в порядке», – мрачно думал он. На этот случай пришлось сбегать к метро и купить три розы.
Главврач с ласковой улыбкой приняла цветы и поставила в вазу. Судя по всему, она пребывала в некоторой растерянности, что необычайно ей шло.
Зная, что это его последний визит к Алевтине, Колдунов особенно внимательно разглядывал сегодня ее кабинет. Окна были занавешены не пыльными тяжелыми шторами, а хрустящими белоснежными занавесками, на подоконниках цвели разнообразные цветы, а в углу разрослась и сверкала влажными, явно недавно протертыми листьями монстера. Странно, раньше он ничего этого не замечал. Интересно, замужем ли Алевтина? И вдруг она вовсе не стерва? Вдруг она, придя домой, становится нежной женой, заботливой матерью и радушной хозяйкой?
– Вы уходите от нас, – то ли спросила, то ли сообщила главврач, закончив с розами. – Жаль.
– Послушайте…
– Нет, не надо, я все понимаю. Работать под руководством такого долдона, как ваш теперешний завотделением, невозможно. Да и вообще… Очень многие коллеги завидовали вам, а теперь будут злорадствовать, глядя на ваше падение. Знаете, у вас даже прозвище появилось – Падший Ангел.
Колдунов усмехнулся.
– Я думаю, что Люцифер создал ад именно для того, чтобы не встречаться с коллегами-ангелами, знавшими о его былом могуществе… Но, Алевтина Васильевна, я бывал в такой ситуации и раньше, помните? И ничего, справился. Как говорится, если вы утонете и ко дну прилипнете, полежите часа два, а потом привыкнете. Нет, я ухожу не из-за этого. Просто пока я заведовал отделением, я мог делать именно то, что умею и люблю делать, а сейчас – увы, нет. Кроме того, если меня приглашали на сложные случаи и я принимал ответственные решения, то статус позволял мне настаивать на них и претворять их в жизнь. А сейчас?