Они означали две очень сложные и пагубные идеи. С одной стороны, он хорошо понимал, какие последствия может иметь нацистский режим. С другой, он знал двух мальчиков, один был младшим сыном вдовы-еврейки, которые жили в одном с ним доме в Вене, другой учился в одной с ним школе в Дрездене. События ноября 1938 года подвергли опасности жизни семьи из Вены и Фрау С стала умолять его помочь им. Он пытался посодействовать переезду ее сыновей в Англию, и ему удалось осуществить свой план накануне Рождества при помощи благотворительной организации квакеров. Мальчики вскоре прибыли в лагерь для беженцев на побережье неподалеку от Хариджа и оттуда написали письмо Фреду, который через некоторое время приехал к ним. В сырости и холоде, в окружавшей атмосфере невольничьего рынка совсем юные беженцы исполняли немецкие и английские песни, а также отрывок из поэмы Шиллера «Дон Карлос», в котором Елизавета принимает бежавших из Фландрии. К тому моменту Фред уже полюбил Карла всей душой, и на эту привязанность оставшийся без отца Карл ответил взаимностью, а потом оставил его и отправился на поиски того, кто мог проявить родительскую заботу о нем.
Когда Алан услышал рассказ Фреда, он искренне проникся историей о мальчиках. В одно дождливое воскресенье в феврале 1939 года он отправился с Фредом в лагерь беженцев в Харидж. У него возникла идея проспонсировать какого-нибудь мальчика, который хотел бы отправиться в школу, а затем и в университет. Большинство мальчиков были рады возможности больше никогда не ходить в школу. Одним из немногих, кто не разделял подобное мнение, был Роберт Аугенфельд — а с момента его высадки на английском побережье просто «Боб» — еще в возрасте десяти лет он решил, что хочет стать химиком. Он происходил из одной уважаемой венской семьи, и его отец, служивший адъютантом в годы Первой мировой войны, наставлял его всегда настаивать на продолжении своего образования. В Англии ему было не к кому обратиться за помощью, и Алан согласился спонсировать его. Такой поступок мог показаться очень непрактичным, поскольку стипендия Алана могла скоро иссякнуть, хотя, скорее всего, ему удалось сберечь немного от стипендии Проктера. Его отец в письме спрашивал: «Думаешь, ты мудро поступил? Люди же неправильно поймут», — чем сильно раздосадовал Алана, хотя Дэвид Чамперноун считал мнение его отца вполне обоснованным.
Но проблемы практического характера вскоре были решены. Россал-Скул, привилегированная частная средняя школа, расположенная в графстве Ланкашир, собиралась принять некоторое число мальчиков без оплаты обучения. Протеже Фреда, Карл, собирался воспользоваться возможностью. Бобу пришлось совершить длительную поездку на север, чтобы пройти собеседование, после которого Россал принял его с условием, что он сначала улучшит свой английский в подготовительной школе. В пути о нем позаботились Друзья из Манчестера, и они в свою очередь обратились к богатой семье методистов с просьбой принять его к себе. (Карл обрел свою новую семью точно таким же образом.) Этот случай определил его будущее. И хотя Алан все еще чувствовал свою ответственность за судьбу мальчика, а Боб в свою очередь всегда чувствовал себя обязанным Алану, ему не пришлось тратить много денег, ограничиваясь лишь некоторыми подарками и школьным набором, чтобы помочь ему встать на путь учебы. Его безрассудство было оправдано, хотя во многом тому помогло обстоятельство, что Боб в каком-то смысле испытывал схожие проблемы психологического характера, пережив потерю всех, кого он знал, но только укрепивший свою решимость бороться за собственное образование.
Между тем Алан становился все больше вовлечен в дела «Правительственной школы кодирования и шифрования». На Рождество проводился еще один обучающий семинар, и Алан остановился в гостинице на Сент-Джеймс Сквер вместе с Патриком Уилкинсоном, профессором Кингз-Колледжа немногим старше его, которого также привлекли к делу. С тех пор каждые две или три недели он мог туда приходить, чтобы помочь с работой. Его приставили к Диллвину Ноксу, Старшему Ассистенту, и молодому Питеру Твину, аспиранту факультета физики Оксфордского университета, который сам только недавно занял постоянную должность Младшим Ассистентом, когда эта вакансия была открыта в феврале. Алану разрешалось забирать с собой в Кингз-Колледж некоторые работы, которые проводились над Энигмой. Там поговаривали, что он «запирал дверь, показывая этим, что занят», всякий раз, когда приступал к работе над ней, что казалось очень даже вероятным. Деннистон мудро поступил, когда решил не ждать, пока военные действия начнутся еще до того, как его «резерв» ознакомится с задачами. Однако, особого прогресса они так и не достигли. Общее понимание принципа работы шифровальной машины Энигма оказалось недостаточным для решения поставленной задачи.
Миссис Тьюринг пришла бы в крайнее удивление, узнав, что ее сыновьям вверены правительственные тайны. К тому времени Алан развил особую технику, которую применял в общении со своей семьей, в частности со своей матерью. Всем им казалось, что он вконец лишился здравого смысла, и он со своей стороны решил им подыграть и выставил себя перед семьей этаким очень рассеянным профессором. «Человек выдающегося ума, но нездоровый» — таким видела Алана его мать, которой приходилось следить за ним и постоянно напоминала ему о важных вопросах внешнего вида и манер. К примеру, каждый год она покупала ему новый костюм (которые он никогда не носил), напоминала про подарки на Рождество, про день рождения его тетушек, а также вовремя намекала о необходимости заглянуть к парикмахеру. Особенно хорошо ей удавалось отпускать мимолетные замечания и комментарии по поводу всего, что не отвечало ее вкусу и представлению о манерах нижне-среднего класса. Алан терпимо относился к такому положению, представляя свой образ мальчика-гения в самом выгодном свете. Он старался избегать всевозможных конфликтов. Что касается соблюдения религиозных предписаний, он мог исполнять рождественские гимны за работой, когда семья праздновала Пасху, и наоборот, а также обращаться в разговоре к «Господу Нашему» с совершенно невозмутимым видом на лице. Это не совсем можно было назвать ложью или лицемерием, скорее, ему не хотелось никого обижать своей горькой правдой.
Тем не менее, была и другая особенность его отношений с семьей. Миссис Тьюринг все же понимала, что ему удалось сделать нечто очень важное, и осталась впечатлена тем, что его работа вызывала интерес в других странах. Однажды ему даже написали из Японии. По каким-то причинам ее особенно поразило то обстоятельство, что Шольц собирался отметить работу Алана для переиздания Enzyklopädie der mathematischen Wissenschaften в 1938 году. Чтобы осознать значимость работ, ей нужно было некое официальное свидетельство. В свою очередь Алан решил наделить свою мать полномочиями личного секретаря. Так, она отсылала перепечатанные экземпляры статьи «О вычислимых числах», пока он находился в Америке. Алан приложил немало усилий, чтобы объяснить ей принципы математической логики и понятие комплексных чисел, но так и не преуспел в этом деле.
Весной 1939 года он провел свой первый курс лекций в Кембриджском университете. Сначала его курс посещали четырнадцать студентов, оканчивающих третью ступень учебной программы, но «не было сомнений, что посещаемость снизится ближе к концу семестра». Однако, то обстоятельство, что он написал ряд вопросов на тему своего курса для июньского экзамена, говорило о том, что по крайней мере один студент у него остался до конца курса. Один из его вопросов для экзамена спрашивал доказательство результатов работы «О вычислимых числах». Должно быть, такая возможность включить в список экзаменационных вопросов тот, который еще четыре года назад Ньюмен рассматривал, как один из нерешенных, казалась Алану особенно приятной.