Но это, пожалуй, было еще довольно сносно. Алан, наверняка, видел изображения нервных клеток (несколько имелось в «Чудесах природы»), но на таком уровне, на котором он подходил к описанию разума; детали не были важны. Обсуждая «создание мозга», Алан не подразумевал под этим, что компоненты его машины должны были походить на компоненты мозга, а их соединения — имитировать способ, которым связуются между собой зоны мозга. То, что мозг хранил слова, изображения, навыки каким-то определенным образом, связанным с входными сигналами, поступающими от органов чувств, и выходными сигналами, идущими на мышцы, — вот практически и все, что ему требовалось. Но десятью годами ранее Алану пришлось также отстаивать важную идею, которую затушевал Брюстер; он отверг идею о том, что это «мы» стоим за мозгом, который каким-то образом «осуществляет» передачу сигналов и структурирует память. Передача сигналов и структурирование — вот и все, что в нем происходило.
А в описании машин Тьюринга десятью годами ранее он также обосновал свою формулировку идеи «механического» дополнительным аргументом о «записи инструкций». Акцент ставился не на процессы, происходящие внутри мозга, не на внутреннюю работу мозга, а на ясные инструкции, которым человек-работник мог слепо следовать. В 1936 г. на мысль о подобных «записях инструкций» его натолкнули правила Шербонской школы, прочие нормы общения, и, конечно же, математические формулы, которые можно было применять «не думая». Но к 1945 г. многое изменилось, и «записи инструкций», казавшиеся в 1936 г. довольно фантастическими, как и теоретические логические машины, стали весьма конкретными и вошли в практику. Обилие изобилия было одним из посланий, «основанных на машине и вскрываемых машиной», и эти машины были машинами Тьюринга, в которых значение имело логическое преобразование символов, а не физическая сила. И при проектировании таких машин, и при разработке процессов, которые можно было бы поручить людям, действующим, как машины, т. е. «рабам», они эффективно записывали утонченные «инструкции».
Это был другой, но отнюдь не несочетающийся подход к идее «мозга». Именно взаимосвязь между двумя подходами, возможно, более всего воодушевила Алана — совсем как в Блетчли велась постоянная игра между человеческим разумом /агентурной разведкой/ и использованием машинных, или «рабских» методов. Его теория «совокупности доказательств» показала, как преобразовывать определенные виды человеческого распознавания, суждений и решений в форму «записи инструкций». Его методы игры в шахматы служили той же цели, как и игры на «Колоссе», и поднимали вопрос: где можно было бы прочертить линию между «разумным», осмысленным, и «механическим». Его точка зрения, выраженная с позиции принципа имитации, заключалась в том, что такой линии не было, да и никогда он не проводил резкого различия между «состоянием ума» и «записью инструкций», как двумя подходами к проблеме согласования понятий свободы и детерминированности.
Все эти вопросы предстояло еще исследовать, так как требования к немецким шифровальным машинам были еще далеко от того, что можно было сделать. Еще только предстояло увидеть, могла ли машина повести себя, как мозг, структурировав свое «мышление». Как подчеркивал Алан в своих спорах с Дональдом Мичи, нужно было показать, что машина способна к познаванию /обучению/. Чтобы исследовать эти вопросы, необходимо было иметь машины, с которыми можно было экспериментировать. Но почти невероятным звучал тот факт, что для проведения каких-либо определенных или всех экспериментов подобного рода требовалась всего лишь одна машина. Так как универсальная машина Тьюринга могла имитировать поведение любой другой машины Тьюринга.
В 1936 г. универсальная машина Тьюринга сыграла чисто теоретическую роль в его атаке на проблему разрешимости Гильберта. Но к 1945 г. ее практический потенциал несоизмеримо вырос. Так как «Бомбы» и «Колоссы» и все прочие машины и механические процессы были паразитическими созданиями, зависящими от причуд, промашек и слепоты немецких криптографов. Изменение намерений на другом берегу Ла-Манша означало бы, что все инженерство, требовавшееся для их создания, внезапно могло стать ненужным, бесполезным. Это вскрылось уже с самого начала, с польской дактилоскопической картотеки, их дырчатых листов и их простой «Бомбы». И это едва не привело к катастрофе во время затемнения в 1942 г. Создание специальных машин ставило перед криптоаналитиками одну проблему за другой с обретением и применением новой технологии. Но универсальная машина, если бы только эту идею удалось реализовать на практике, не потребовала бы свежего инженерства, а только бы свежие таблицы, закодированные, как «дескриптивные числа», и помещенные на ее «ленту». Такая машина могла заменить не только «Бомбу», «Колосса», дерева решений и все прочие механические задачи Блетчли, но всю трудоемкую работу по вычислениям и расчетам, к выполнению которой война призвала математиков. Расчет дзета-функции, нахождение корней из уравнений седьмой степени, большие системы уравнений, возникающие в теории электрической цепи, — все это могла выполнить одна машина. Это было за пределами понимания для большинства людей в 1945 г., но не Алана Тьюринга. Как писал он позднее в 1945 г.:
Несомненно, не будет произведено никаких внутренних изменений, даже если мы внезапно захотим переключиться с вычисления энергетических уровней атомов неона на подсчет групп порядка 720, или, как указал он в 1948 г.:
Нам не нужно иметь бесконечное множество разных машин, выполняющих разные задачи. Одной единственной будет достаточно. Инженерно-техническая проблема производства разных машин для разных задач заменяется офисной работой «программирования» универсальной машины для выполнения этих задач.
С этой точки зрения, «мозг» должен был быть не только больше и лучше машины, некой улучшенной версией «Колосса». Он вырос не из опытного познания вещей, а из осознания основополагающих идей. Универсальная машина должна была быть не просто машиной, а всеми машинами сразу. Она должна была заменить не только физическое оборудование Блетчли, но все рутинные операции — почти все, что эти десять тысяч человек делали. И даже «разумная» работа первоклассных аналитиков должна была лишиться своей сакральности. Так как универсальная машина могла также выполнять работу человеческого мозга. Все, что бы не делал мозг, любой мозг, могло в принципе быть представлено, как «дескриптивное число» на ленте Универсальной машины. Такова была его концепция.
Но в проекте Универсальной машины Тьюринга не было ничего, что бы указывало на ее практическое предложение. В частности, не было информации о ее операционной скорости. Таблицы вычислимых чисел могли быть использованы людьми, посылающими друг другу открытки, без теоретической аргументации. Но коль скоро речь шла о практическом применении универсальной машины, то она должна была выполнять миллионы шагов в рациональном режиме. Эту потребность в скорости могли обеспечить только электронные компоненты. И именно в этом контексте революция 1943 г. была очень важна и существенно поменяла все дело.
Точнее говоря, суть была в том, что электронные компоненты могли рассматриваться, как производящие действия над дискретными, позиционными (включено или выключено) величинами, и на этом принципе могла состояться машина Тьюринга. Алан узнал это в 1942 г., после чего изучил все, что касалось «Робинзонов», «X-system» и «Rockex». Он также почерпнул много знаний о радиолокации от своих новых друзей в Хэнслопе. Но главное — в 1943 г. начались два проекта. При всей его полезности для военных нужд, технический успех «Колосса» показал Алану, что тысячи электронных ламп можно было использовать в соединении и взаимодействии — то, во что могли поверить лишь немногие, пока не появился наглядный пример. А затем Алан создавал собственноручно, голыми руками, «Далилу». В его безумии всегда был метод. Работая в далеко не лучших условиях над устройством, не заказанным властями, он доказал, что может успешно справиться с электронным проектом сам. В сочетании с его теоретическими идеями и его освоением технических (машинных) методов, это личное познание электронной технологии стало последним звеном в его планах. Он понял, как создать мозг — не электрический мозг, как он, возможно, воображал себе до войны, а электронный мозг. И «где-то в 1944 г.» мать Алана слышала, как он рассказывает о «своих планах по созданию универсальной машины и о том вкладе, которое такая машина могла бы оказать психологии в изучении человеческого мозга».