Оглушающий взрыв потряс дом. С верхних этажей на Максима посыпалось стекло. Он вскочил и бросился через улицу. Кажется, оцепления нет. Вскочил в спасительную тень уличных деревьев и быстро пошел прочь.
Он не знал, сколько он пересек улиц, проулков, прежде чем почувствовал себя в безопасности. Ему показалось, что бегство было не совсем продуманным действием. Ведь теперь вдобавок к тому, что за ним охотились бандиты, разыскивала милиция, за ним станут рыскать омоновцы, искать как сбежавшего с места преступления. По крайней мере так будет формулироваться в оперативках. Взял и сбежал, хотя прямого отношения к убийству женщины не имел. Его уход станут расценивать не иначе как причастность к убийству, по крайней мере, как важного свидетеля.
Теперь Максим один в этом городе, без машины, без оружия. В самый раз пробираться на вокзал и пытаться уехать в Москву.
Черта с два уедешь! Вокзал уже буквально через несколько минут будет кишеть переодетыми ментами. Если в небольшом, вечно сонном городке случается убийство, вся милиция поднимается на ноги.
Степаненко пробирался по незнакомым улочкам, лихорадочно обдумывая свое положение. Что же случилось за эти последних три дня, вырвавших его из рутинной вялотекущей оперативной работы с религиозными сектами и бросивших в непонятно что… Тут, в Арсеньевске, то ли горнило международного шпионажа крупного масштаба, круто замешанного на крови, трупах, связи с отечественным бандитизмом, то ли тут непонятные разборки местных мафиози?!
Все вместе… Воры в законе в первую очередь напрочь лишены каких-либо патриотических устремлений. Они военный секрет «толканут» запросто, лишь бы денежки платили. А между собой у бандитов вечная бойня…
Но чем же Эльвира не устроила их, что они таким жестоким образом расправились с ней?
Хуже всего то, что по номеру пистолета, который остался у оперативника, не составит труда вычислить его хозяина, то есть уже в ближайшем времени в Москве станет известно, что он, работник ФСБ, «посеял» личное оружие.
Степаненко достал из внутреннего кармана сотовый телефон, набрал номер телефона жены Ко-лешки. Она должна быть в Арсеньевске. Это на данный момент единственный человек, способный хоть как-то помочь ему.
Сонный, встревоженный голос спросил, кто беспокоит.
— Это я, Максим. Ира, ты не волнуйся, говорю сразу. Мне нужно укрытие.
— Откуда ты звонишь?
— Я в Арсеньевске…
— Опять? Тебе же не разрешили заниматься этим делом…
— Так вышло, Ира. Приюти.
Еще не окончив телефонного разговора, Степаненко краем глаза увидел: из темноты к нему метнулась фигура. Майор отпрянул в сторону, на ходу пряча телефон в карман, но наткнулся еще на одного человека. Нападавшие сбили его с ног, навалились.
— Прыткий, гад! — послышался оклик.
Степаненко выгнулся всем телом, поддал коленкой одному из нападавших в живот.
Вдруг что-то невероятно тяжелое, но в то же время мягкое, сыпучее, ударило по голове. В глазах вспыхнула ослепительно яркая радуга… Теряя сознание, Степаненко подумал, что это может быть только удар дубинкой, в который насыпана свинцовая дробь.
Очнулся майор он сильной головной боли, которая раскалывала череп. Открыл глаза. Кромешная темень. Пошевелил руками и ногами. Целы. Ощупал голову. Тоже вроде цела, но трещит, как с сильного перепоя.
Где же он? Каким образом очутился здесь? Под руками ощутил сырую, плотную землю. Воздух был затхлый, отдавал плесенью.
«Прыткий, гад!» — вспомнились последние слова, которые зафиксировала его память. Ага, ведь его оглушили! И притащили сюда, в какой-то подвал.
Кряхтя и постанывая, Степаненко протянул руки вперед и стал осторожно исследовать все, что окружало его.
Да, это подвал. Обыкновенный хозяйственный погреб с картошкой и квашеной капустой в пластиковом бочонке. Его оглушили и привезли сюда.
Интересно, кто это сделал? Люди Сохадзе или люди Рогожцева?
Освоившись в подвале, Степаненко подумал, что представлял места, в которых бандиты держат своих пленников как специально оборудованные казематы. Это представление оказалось глупостью. Он был в обыкновенном погребе, где картошка, огурцы, морковь, на полках аккуратно расставлены банки с вареньем и компотами… Впрочем, выбраться отсюда нет никакой возможности. Дверь плотно пригнана, на прочных металлических навесах. Вентиляционный люк вверху узкий — асбестоцементная труба. Окон нет. Одним словом, ловушка, западня.
Скоро придут, станут допрашивать, бить, пытать… Потом, потом в этом же погребе и похоронят Закопают… Впрочем, нет. Кто станет есть картошку из погреба, в котором будут тлеть останки майора ФСБ?
Тлеть? Нет, гнить, разлагаться, фосфоресцировать… Страха не было. Просто нападала жуть от темноты, от неизвестности, от затхлого, несвежего воздуха.
Степаненко исследовал карманы. Все выгребли, даже носового платка нет. А вот часы на руке не тронули. Подсветил — десять часов. Уже день. Это сколько он провалялся в беспамятстве?
Степаненко перебрал в памяти события вчерашнего дня. Банкет, погоня, квартира Эльвиры, старик. Потом поездка к Шмакову, возвращение, труп, ОМОН.
Бандиты поджидали его возле дома. А старик спровоцировал его на побег. Что-то подозрительно он прикрывался своей глухотой. Да и омоновцы повели себя беспечно, словно создали условия для побега, чтобы он угодил прямо в лапы бандюгам.
Степаненко некоторое время боролся с желанием бить, стучать в дверь, чтобы пришли те, кто захватил его. Но, поразмыслив, решил не шуметь, дать себе время для обдумывания положения, для восстановления сил.
Прошел час, два, три… Ожидание стало томительным, физически непереносимым.
«Сколько я могу здесь сидеїь? — думал он. — Сутки? Двое?»
Вечером он уже не выдержал и стал колотить в дверь кулаками, бил ногами. Никакой реакции. С таким успехом можно было бить в бетонную стену или в цементный пол.
Устав, Степаненко улегся на картошку, расслабился, насколько позволяло ему его состояние, приказал себе спать.
Разбудил его звук шагов. Степаненко подсветил часы — двадцать один ноль-ноль. Пунктуальны, черт бы их побрал!
Засов на первой, наружной двери лязгнул и створ нижней слабо осветился. Чьи-то руки ощупали замок на ближней двери, воткнули в него ключ, провернули, сняли дужку замка из скобы.
Степаненко отошел подальше от двери, сел в углу. Первой мыслью было вооружиться какой-нибудь банкой поувесистей, запустить в вошедшего бандита. Словом, дать отпор, чтобы знали — не на того нарвались.
Но сопротивление было бессмысленным, глупым.
Дверь отворилась. Слабый свет вечерних сумерек был приятен для глаз. Но щелкнул выключатель, нестерпимо яркий свет ударил в глаза. Степаненко зажмурился.