– Я встречаюсь с одним шведским полицейским, который занимается конфискациями наркотиков, предназначенных для шведского рынка.
– Гм, – с сомнением хмыкнул Патрик. – Это, мне кажется, уже наскучило. Вкратце, что из этого можно сделать?
– Он лицо неофициальное, поэтому надо что-то придумать.
– Побольше драматизма, как ты это умеешь. Что еще?
– Я побывала на пресс-конференции по международному сотрудничеству в борьбе с транснациональными экономическими преступлениями, взяла интересное интервью у двух скандинавских полицейских с Преступного Берега. Они рассказали о наркотиках и отмывании денег. У меня есть надежный источник в полиции, который поможет мне с выбором людей для следующих интервью.
Она не стала говорить, что во всех трех ролях выступает одно и то же лицо.
– Что со светской девушкой?
– Надеюсь, ее удастся найти.
– Хорошо, если это будет не анонимное интервью.
Это Анника понимала и сама. В таких интервью самое главное – фотографии крупным планом.
У Патрика зазвонил другой телефон, и шеф отключился. Анника посидела с телефоном в руке и поиграла с клавиатурой, думая, какой номер набрать следующим.
Зачем ей звонил Томас? Они не договаривались о встрече.
Она нажала «позвонить», и в трубке раздались длинные гудки. Ответа не было. Она разочарованно положила телефон на колени. В комнате стояла мертвая тишина. Анника слышала, как ее собственный пульс эхом отдается в ушах.
Им надо научиться общаться друг с другом. Их ущербное общение привело к разрушению брака, теперь она хорошо это понимала. Дело было не в его неверности и не в ее привычке разбрасывать вещи, не в том, что он много работал, а она требовала его присутствия дома. Нет, просто она ничего не говорила, а он не слушал.
Голова стала тяжелой, как свинец, когда Анника вспомнила их ссоры из-за вещей, по сути, никчемных и неважных, когда они ругались из-за терроризма, целостности мира и нового законодательства. Дело было совсем не в этом, это была отдушина, куда они сливали свое недовольство, раскручивали спираль негатива и вместо правды погружались во все больший мрак.
Она отложила телефон и пошла в туалет. Не успела она усесться, как зазвонил телефон. Анника натянула трусы и вернулась в комнату.
– Анника Бенгтзон? Приветствую, это Джимми Халениус. Ты занята?
Она вздрогнула. Они не разговаривали с того памятного вечера в ресторане «Железо», когда их весьма неудачно сфотографировали.
– Я сижу на толчке, – сказала она и поправила завернувшуюся резинку трусов.
На линии наступила тишина.
– Алло! – сказала Анника.
– Ты действительно сильно занята или мы можем минутку поговорить?
– Я в твоем распоряжении.
Он откашлялся.
– Как продвигается работа над серией?
Он, оказывается, неплохо информирован.
– Не волнуйся, – радостным тоном ответила она. – Это будет просто рекламная брошюра для министерства юстиции.
– Отлично! Слушай, у меня есть новая информация о нашей общей подруге Кошечке.
Анника удивленно вскинула брови и поправила юбку, словно сквозь окно на четвертом этаже отеля «Пир» ее мог видеть кто-то, кроме верхушек пальм и шоссе.
– Помню такую. Что она поделывает?
– Ее привлекли к суду по обвинению в трех убийствах, одном двойном убийстве. Процесс проходил в окружном суде Бостона. Суд прошел на удивление быстро. Она получила восемнадцать лет.
Анника непроизвольно моргнула.
– Восемнадцать? Всего?
– У нее был один из лучших американских адвокатов. В трех убийствах ее признали невиновной на основании каких-то технических нестыковок, но двойное убийство на ней осталось, потому что в этом деле она защищалась сама.
Анника села на кровать.
– И что это значит?
– Это значит, что мы можем потребовать ее выдачи для суда по обвинению в поджоге твоего дома.
Анника тупо уставилась в каменный пол.
– Потребовать выдачи? То есть будет суд? Значит, я буду реабилитирована и смогу получить страховку?
– Американцы едва ли прислушаются к нашему ходатайству о выдаче. Поэтому суда, скорее всего, не будет, но возбуждение дела против другого человека будет автоматически означать, что с тебя будут сняты все подозрения. Страховая компания уже предупреждена. Так что ты получишь всю сумму.
Страховая компания. Сняты все подозрения. Вся сумма.
Анника прислушалась к себе, но не обнаружила никакой радости. Она слышала лишь тихое жужжание вентиляции, неумолчный гул шоссе и вопросы, которые сталкивались в ее мозгу. Заберут ли у нее квартиру? Сможет ли она ее выкупить? Когда она получит деньги? Томас должен получить половину. Или им придется строить дом заново? Нет, она не хочет строить его заново! Смогут ли они продать участок?
– Анника! – окликнул ее в трубку Джимми Халениус.
– Да, да, я здесь, – отозвалась она.
– У тебя были неприятности после той фотографии в газете?
Анника вздохнула и заглушила звеневшие в голове вопросы.
– Я их пережила, а ты?
Он помедлил с ответом.
– Знаешь, с трудом, – признался он. – У меня настала очень тяжелая жизнь в этом чертовом доме.
Вероятно, он имел в виду Розенбад, так как звонил именно из этого дома: здания, где располагались комиссии государственного совета, министерство юстиции и некоторые отделы министерства иностранных дел.
– Дерьмово, – сказала она, не чувствуя никакого стыда.
– Какой же урок мы из этого извлечем?
Анника встала и пошла в туалет.
– Что нам не стоит целоваться, по крайней мере, во время твоего дежурства?
– Именно так!
– Знаешь, – сказала она, – я хочу пописать.
– Ладно, – сказал он, – я подожду.
Анника от удивления застыла на месте с занесенной ногой.
– Ты будешь слушать, как я это делаю?
– Тебе нет нужды брать с собой телефон и держать его под струей.
Она покачала головой, положила телефон на пол, сходила в туалет, вымыла руки и, вернувшись, подняла с пола трубку.
– Ты еще здесь?
– Так на чем мы остановились?
– На уроках на будущее.
– Да, именно так. Поэтому я интересуюсь, не захочешь ли ты встретиться со мной в том же месте в следующий раз.
Анника осторожно уселась на кровать.
– Почему ты думаешь, что будет следующий раз?