Неожиданно оказавшись в обществе, где никто не заявлял прав собственности на что бы то ни было и никто никому не указывал, что ему следует делать, человек был вынужден пересмотреть многие из «истин», до того времени представлявшихся ему бесспорными.

Где-то в самой глубине сознания лейтенанта Баэсы начала разворачиваться битва, которая с годами будет набирать силу и в которой, вероятно, никогда не будет ни победителей, ни побежденных.

Кончилось все тем, что и на смертном одре сердце его пребывало в одном мире, а тело – в другом.

6

По мере того как увеличивался диск луны, в той же степени возрастало и беспокойство островитян. В бухте, защищенной высокими утесами, не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка, и зеркало воды – на удивление чистой – напоминало поверхность пруда, так что все было как будто замечательно. Однако чем светлее становились ночи, тем сильнее ощущалось нервное напряжение островитян, словно то был недобрый знак, и на крохотную деревушку вот-вот должны были обрушиться смерть и разрушение.

Однажды утром, заметив, что волны совсем прекратили ударяться о берег, они стали готовить стариков и детей к отправке в глубь острова.

Испанцы недоумевали, по какой такой причине их новые друзья ведут себя так, будто полнолуние вселяет в них ужас.

– Может, здесь тоже водятся люди-волки, как в наших краях… – не очень уверенно рискнул предположить Амансио Арес. – Известно, что они нападают во время полнолуния.

– Не болтай чепухи, чертов сухопутный галисиец!.. – тут же насмешливо парировал Бруно Сёднигусто. – Если на острове нет волков, с какой стати ты рассчитываешь встретить человека-волка? Тогда уж это должны быть люди-свиньи или люди-козы.

– Очень смешно, саморский умник!..

– Уймитесь! – вмешался командир, которому слишком часто приходилось их успокаивать. – Эти люди напуганы, стало быть, дело нешуточное, а значит, в первую очередь нам следует разузнать, что происходит и почему они так переполошились.

Им долго и многословно пытались это разъяснить, хотя, честно говоря, все стало понятно только благодаря удачным рисункам искусной Гарсы.

Судя по тому, что она сумела выразить, охотники за рабами обычно совершали свои ужасные набеги, воспользовавшись полнолунием и штилем. С наступлением темноты их корабли подходили как можно ближе к острову – почти на расстояние мили, – а там они пересаживались в фелюги с очень плоским днищем, и тогда им нужны были яркая луна и прилив, чтобы проплыть над рифами и добраться до суши.

Угроза появления двух дюжин вооруженных до зубов охотников за людьми, которые, ни перед чем не останавливаясь, насиловали, жгли и убивали, прежде чем вернуться на судно и увести с собой главным образом женщин и детей, и была главной причиной паники, охватившей все сообщество.

Чаще всего разбойники приплывали с африканского побережья, но точно так же это могли быть и португальские работорговцы, и даже кое-кто из испанских отступников, не признававших законы, которые, как предполагалось, должны были сурово наказывать тех, кто осмеливался покупать и продавать людей.

На рынках Агадира, Танжера, Лиссабона, а то и Валенсии очень часто предлагали уроженцев Счастливых островов, пользовавшихся заслуженной славой хороших работников.

И обычно давали весьма высокую цену за их красивых женщин.

Поэтому вполне можно было понять волнение тех, кто с очень древних времен по своему печальному опыту знал, что может произойти в эти жаркие и светлые ночи, когда так и тянет спуститься на берег, чтобы петь, танцевать и жарить козлят над потрескивающим костром.

– Одна из наших задач – защищать этих людей, но мне не приходит в голову, как это сделать… – Это было первое, что сказал лейтенант Баэса, как только ему стало понятно, что проблема действительно серьезная. – Человек двадцать, вооруженных шпагами, арбалетами и аркебузами, представляют собой значительную силу, поэтому, когда нам придется с ними встретиться лицом к лицу, мы окажемся в крайне затруднительном положении, пусть даже местные жители и очень метко бросают камни.

– Вероятно, мы могли бы вступить в переговоры и заставить их понять, что остров находится под защитой Короны… – предположил галисиец, хотя чувствовалось, что он сам не верит в то, что говорит.

– Вступить в переговоры? – Сёднигусто не мог упустить случая, чтобы его не поддеть. – Не болтай глупости! Если мы попытаемся вступить в переговоры, будь уверен – через пару недель нас уже будут предлагать одному из шейхов, которым нравятся испанские задницы. А у меня там шишки.

– В этом я с тобой соглашусь, хотя у меня и нет шишек… – сказал лейтенант. – Но ведь надо что-то делать.

– Как насчет того, чтобы уложить пожитки и помочь этим людям укрыться в горах? – осторожно предложил собеседник.

– Спастись бегством даже хромой, вроде меня, всегда успеет, – отрезал лейтенант. – Сколько времени осталось до полнолуния?

– Три дня.

– Может, в эти три дня нас осенит какая-нибудь мысль.

– Сомневаюсь, поскольку меня не осенила за все двадцать четыре года, – весьма серьезно заметил саморец. – Думать – это не по мне, так что на меня не рассчитывайте… – Он повернулся к галисийцу. – А тебе что-нибудь приходит в голову?

– Я хорошо работаю руками, но не головой. Если мне приказывают что-то сделать, я делаю, но если просят подумать, я обделываюсь.

– Очень выразительно… – сказал лейтенант. – И вдобавок у тебя получилась игра слов. Ладно! В конце концов, раз я командир, значит, это мой долг – решать проблемы… – Он показал пальцем на какую-то точку у входа в бухту, прежде чем добавить: – По всей видимости, вон там эти мерзавцы пересекают зону рифов, а следовательно, если мы поставим бомбарду на вершине того утеса, они окажутся на расстоянии выстрела.

– Точно! – поспешил ответить Бруно Сёднигусто, не скрывая иронии. – По-моему, это блестящая и превосходная мысль, достойная настоящего военного гения, но со всем уважением, мой лейтенант, по моему скромному разумению, главная загвоздка в том, что мы не располагаем ни бомбардами, ни порохом, ни боеприпасами.

– Мне это известно. И кончай ехидничать!

– Тогда что же?..

* * *

– Ни об одной из выигранных мной битв, ни об одной из войн, в которых я принимал участие, или переделок, в которых мне пришлось побывать за все годы службы, я не сохранил таких отрадных воспоминаний, как о том первом столкновении с противником, намного превосходившим нас по численности и угрожавшим не только нашим жизням, но и нашей свободе, а также свободе тех, кого мы любили.

– Мне трудно себе представить, чтобы ты повел себя настолько неблагоразумно, что попытался дать отпор тем, кто, по твоему же собственному признанию, превосходил тебя как в численности, так и в вооружении, – запротестовал монсеньор Алехандро Касорла, останавливаясь во время длинной, но неторопливой прогулки, которую они решили совершить, чтобы свести на нет вредное воздействие столь плотного обеда.