Печенеги, уложенные рядком, надменно глядели в небо. Они знали, что их ждет, но собирались держаться достойно.
– Так,– сказал Духарев.– А ну кыш отсюда все!
Зрители, в основном бабы и малышня (мужчин припахали Гололоб с Поняткой), неохотно отошли. Устах с удивлением взглянул на друга. Он не понимал, зачем лишать народ развлечения. Но зачатки прежней морали еще не до конца выветрились из Сергея. Будь они с Устахом вдвоем, он охотно передоверил бы другу «грязную» работу. Ничего! Попадись Серега копченым, они бы точно церемониться не стали. И ему следует научиться без эмоций выжимать у врагов информацию здешними методами. А вот делать это на глазах у таганских детишек совсем не обязательно.
Запах горелой плоти, ставший привычным, как запах бензина для автомобилиста, трупы, шевелящиеся в пламени…
Души воинов, в огне и дыму улетающие в Ирий. Или в Валхаллу. Или еще куда-то…
На обнаженных мечах варягов горит солнце. Губы Машега шевелятся беззвучно. Может, молится Единому, просит прощения за языческое действо?
Духарев у Бога прощения не просит. Он вообще о Боге не думает. Их осталось пятеро. Вот о чем думает Духарев. И еще о том, что вызнали у пленных. О пленном хузарине, о хане Албатане, что возит в сумке собственного бога, не боится в степи никого и никогда не отступает. О сотне степняков, что идут за ханом. О том, что золото – действительно Игорево, раз названо имя Скапэ-Скарпи, а значит, где-то в бескрайней степи рыщут отряды киевлян и тоже очень хотят встретиться с теми, кто увел у них из-под носа добычу.
Еще Серега думал о том, что дальше опять придется идти сушей, а не водой, как рассчитывали, потому что в Тагане не нашлось ни одного судна размером больше рыбачьей лодки. И еще о том, что между нижним Доном, куда предлагает идти Машег, потому что там живут его родичи, и Таганом – сотни километров степи, по которой кочуют печенеги и прочий разбойный люд. А если им все-таки повезет и удастся проскочить между степными бандами и вернуться домой, то еще неизвестно, удастся ли сохранить в тайне, кто именно присвоил ромейское золото. А если правда раскроется, то захочет ли Свенельд, даже за долю в добыче, выступить против великого князя?
Впрочем, о последнем можно пока не беспокоиться. До эпизода «Лиса и колобок» надо еще дожить. Пока на очереди разборка с серым волком.
Пламя опало. Мечи исчезли в ножнах.
Машег, казавшийся совсем маленьким рядом с высоченным Духаревым, прикоснулся к плечу Сергея.
– Ты не думай, командир,– сказал хузарин.– Степь большая, прорвемся.
– Да,– Духарев мотнул головой, отгоняя мрачные мысли и усталость, огляделся. С десяток местных болтались по площади. Кто-то возился внутри башни. У ее необгоревшей стены грудой валялась добыча, взятая на печенегах. Никто из таганцев на нее не покушался.
– Иди сюда! – скомандовал Духарев одному из местных, седобородому, но вполне крепкому мужику, выглядевшему посерьезнее остальных.
Седобородый подошел, поклонился с достоинством.
– Ты кто? – спросил Духарев.
– Мачар, староста плотницкий,– степенно ответил дед.– Мы благодарим вас, варяги! Ежели есть в чем у вас нужда – скажи. Все дадим, коли есть!
Он еще раз поклонился, широкий, приземистый, лысоватый, немного печальный.
Есть от чего печалиться. Многих побили степняки. И еще ромеи…
Но могло быть хуже, значительно хуже, если бы не подоспели варяги.
– Устах! – позвал Духарев.– Скажи, что нам надо…
– Значит, так,– деловито произнес синеусый.– Зерна для коней – это во-первых…
Почти все трофеи варяги оставили жителям. Себе взяли запас стрел, кое-что из одежды и упряжи. Денег не взяли – своим серебром сумки до отказа набиты. Серега даже хотел оставить долю таганцам, на восстановление городка, но Машег отговорил.
Неразумно. Лишний след.
Машег нашел в городке соплеменника, из мелких купцов. Бедняга чудом спасся и даже ухитрился остаться неограбленным. На радостях купчик сделал благородному соплеменнику княжеский дар: пергамент-карту, где условными значками было показано все, что надобно путешественнику.
Духарев, чувствовавший ответственность за освобожденный городок, собрал остатки городской старшины – полдюжины дедов. Тех, кто помоложе, побили печенеги.
В будущее деды смотрели философски: чему быть, того не миновать. Городок и раньше был защищен так себе, а теперь, после гибели дружины, оставался вообще беспомощным: даже запираться в стенах не имело смысла.
Нисколько не сомневаясь, что хан Албатан очень скоро нагрянет в Таган, Сергей наставлял дедов валить все на варягов и ромеев. Он вручил Мачару взятую с тела Халли золотую бляху Куркутэ. Авось поможет.
Старшины сначала попробовали уговорить Серегу остаться. Вместо побитой дружины. Но когда узнали, что печенежский хан идет именно за ним и ведет за собой больше сотни воинов, уговаривать перестали. Обещали держаться предложенной Духаревым линии. Собственно, это было в их же интересах.
Над городом висел бабий плач.
Но, как выяснилось, не только плач.
Вернувшись на подворье, где временно обустроились варяги, Сергей, едва войдя, обнаружил в большом корыте, из которого поили скот, плещущегося в теплой водичке Понятку. В компании двух юных нимф, черненькой и беленькой.
– Иди к нам, старшой! – гостеприимно пригласил Понятко.
Духарев с сомнением поглядел на корыто.
– Тесновато не будет? – усмехнулся он.
– В тесноте, да не в обиде!
Нимфы захихикали.
– Ладно, ладно…– проворчал Духарев, проходя мимо.
Он уже смыл с себя кровь, пыль и копоть, выкупавшись в море. Но сполоснуться в пресной водичке тоже не помешало бы. Сначала, однако, – позаботиться о друге.
Духарев прошел на конюшню.
Пепел, вычищенный, с расчесанной гривой, лакомился отборным зерном.
Увидев хозяина, радостно заржал, ткнулся губами в ухо.
– Не беспокойся, варяг,– сказал ему старший из конюхов.– Умаслим ваших лошадок.
Духарев кивнул, поглядел на конюха, спросил:
– Булгарин?
– Булгарин.
– Холоп? Вольный?
– Был холоп. Нынче вольный.
– Про Радов Скопельских не слыхал?
Конюх покачал головой.
– Я,– сказал,– из волжских, а те, должно, нет?
– Нет,– подтвердил Духарев.– Из дунайских.
– Ну вот. Я ж слышу: имя не наше. Ты иди, господин. Там те в бадье воды согрели. Ну и это…
– Что – это?
Конюх ухмыльнулся.