Я шепнул кое-кому из воинов, что печенеги убежали не потому, что ты победил, а потому, что победил ты. Завтра об этом будут говорить, и слава твоя вырастет. Видишь, я могу быть полезным, господин.
– Вижу,– согласился Духарев.– А теперь, можно, я немного посплю?
– Спи. Я побуду здесь до утра. Князь знает.
Войско стояло два дня. Ждали, пока вернутся разведчики, посланные следить за отступающей ордой. Вернувшиеся доложили: печенеги ушли на Дон, к своим кочевьям..
На второй день Серегу вызвали к Игорю. Скарпи с князем не было.
Из бояр – только Асмуд.
Князь расспрашивал о печенегах, которые пожгли городок. Серега сказал: те самые, от которых Духарева с друзьями выручили княжьи дружинники. Почему степняки привязались к варягам, объяснил так: обиделись за то, что побили их родичей в Тагане. Вранья тут не было, только умолчание. Еще Духарев рассказал о ромейской галере. И саму галеру описал так подробно, как мог, и толстого ромея, что на ней военачальником. Князь спросил про Халли. Серега худого о нурмане-командире говорить не стал. Похвалил воина. Расписал, как бился отважно, как стрелы ему добывал, как погиб, сражаясь один против дюжины. Не забыл сказать и об Элде.
Сразу после этого разговора в Таган был отправлен воинский отряд: поддержать беззащитный городок.
О золоте не было сказано ничего. И о будущем Игорь тоже не спрашивал. Может, ждал, что Серега сам об этом речь заведет? Но Духарев уже сказал все, что хотел. И даже больше.
После князя Серегой «завладел» Асмуд. Увел в свой шатер, угостил вином, расспрашивал про Рёреха.
Духарев с охотой рассказывал. Как встретились. Как Рёрех чуть его не пристрелил, но потом смилостивился и взялся делать из лоха воина…
– Напрасно ты от него ушел,– заметил Асмуд.– Рано. Но это судьба. Скажи, Серегей, что ты про князя сказал… Переиграть нельзя?
Духарев покачал головой.
– Жаль. Люблю я его. С малых лет вместе.
Асмуд печалился так искренне, что Серега все же дал совет:
– Пусть не ходит в Искоростень. Не вернется.
– Свенельд?
Духарев опять отрицательно качнул головой:
– Судьба. Отговоришь – может, и жив останется.
– А может, и нет?
– А может, и нет. Будущее не за ним, за сыном.
– Он же малой!
– Вырастет.
Поговорили еще немного, добили бурдючок.
– Мы в Тмутаракань пойдем,– сказал Асмуд. – Айда с нами!
– Спасибо, но нам в другую сторону. Если князь отпустит.
– Отпустит. Но лучше бы вам – с нами.– Добавил искусительно: – Время будет – покажу, чего даже Рёрех не знал, чему у ромеев научился. И серебро ваше в сохранности будет, и сами целы. А то ведь, сам знаешь, в степи нынче беспокойно. Напоретесь опять на копченых – помощи уже не будет.
– Ничего, отобьемся! – легкомысленно заявил Духарев.
Вчетвером в степи ему казалось безопасней, чем под охраной княжьей дружины, но поблизости от Скарпи. Может, сейчас Игорь, помня о выигранном поединке, и не напоминает о золоте, но со временем Серегины заслуги могут и забыться, а вот у золота такое свойство, что о нем правители не забывают никогда.
На третий день войско стронулось в одну сторону, а Серега с друзьями – в другую.
Артак к ним не присоединился. Сказал тихонько, что найдет их в Киеве. Сейчас, мол, нельзя ему показывать, что служит Духареву.
Серега не возражал: найдет – хорошо, не найдет… Тоже хорошо. Не очень-то он Духареву симпатичен. Темный человек.
Три дня они шли по тракту без происшествий. А на четвертый вышли к Днепру. Верст на десять пониже устья реки Орель [28] . Здесь степь уже не была сплошным травяным морем. Кое-где стояли островки-рощицы, а по ту сторону Орели темнела полоска настоящего леса. На левом, высоком берегу речки можно было разглядеть укрепленный городок, ставленный еще до Олега. Здесь кончалось Дикое Поле и начинались обжитые полянские земли. Конечно, и их время от времени захлестывала разбойная Степь. Но здесь можно было уже не опасаться внезапного набега. Народ между Орелью и Ворсклой [29] обитал сторожкий. Чуть что – исчезал в схоронках, а на круглых макушках курганов вырастали дымные хвосты.
Варяги остановились на днепровской круче, отвесной скале, нависшей над синей водой. Слева и справа берег зарос камышом, а под скалой место чистое, глубокое. Над такими местами обычно ставили идолов, но на этом из человечьих следов – только черная плешь старого кострища.
На радостях, что дошли, решили встать, не дожидаясь вечера. Расседлали коней, выкупали, сами выкупались в теплой днепровской водичке. Машег с Элдой наловили рыбы. Ловили так: Машег, с берега, бил стрелой, а нурманка, ныряя, вытаскивала подбитую рыбину, добивая, если требовалось, ножом. Плавала она, как русалка, наблюдать за ней было – одно удовольствие. Но Серега решил: нехорошо глазеть на обнаженную женщину, если это женщина твоего друга, а своей под рукой нет. Мысли от этого возникают неправильные.
Поэтому Серега тоже занялся делом: набил перепелов на уху. По ухе мастером считался Устах. И заслуженно. Наелись так, что даже дышать трудно. Бездельничали, болтали о том о сем. Когда начало смеркаться, Машег с Элдой куда-то испарились. То есть понятно куда, и зачем – тоже понятно.
– Что ты решил? – спросил Устах.– Пойдешь к Свенельду?
– Пойду,– ответил Духарев.– После того, что было, врагов у меня в Киеве прибавится, но это уже не важно. Без Игоря я даже Скарпи не боюсь, а Игорево время кончается. Этой осени он не переживет.
– Именно осени?
– Да.
Устах кивнул. Его друг – ведун. Раз он так говорит – значит, так и будет.
– А ты? – спросил Духарев.– Пойдешь со мной к Свенельду?
– Он меня не звал, – сказал Устах.
– Я зову!
– Коли так – пойду. Привык я к тебе, Серегей, – варяг усмехнулся,– заскучаю без тебя. А с тобой весело. То бежишь от кого, то с великим князем сваришься. Ни дня без драки.
– Зато и прибыль, – резонно заметил Духарев.
– В этом ли дело? – Устах махнул рукой.
– А в чем?
Из темноты донесся голос Элды. Машег с нурманкой возвращались.
– А вот в них хотя бы,– сказал синеусый варяг.– Понравилась хузарину твоя женщина – ты и отдал.