Духарев лег спать поздно. Пришлось взять на себя наведение порядка: управляющий Пчёлко лежал в беспамятстве, а Людомилу он просто пожалел: натерпелась девушка.
Распорядился по-военному. Собрал всех смердов, поставил задачу: восстановить порушенное, похоронить мертвых.
Тем временем духаревские варяги рассортировали пленных еретиков. Выявили самых злостных, обработали на предмет получения информации, те сначала поупирались, но варяжская техника допросов была способна разговорить даже матерых викингов, не говоря уже о хилых булгарских смердах. Через час-полтора еретики просто мечтали поведать хоть что-нибудь, еще не известное следователям. К сожалению, главной, самой информированной твари, «праведному», удалось драть. Как выяснилось — уже не в первый раз. Такая вот ловкая дрянь. Зато межицких холопов, открывших еретикам ворота, пленные выдали с ходу. После допроса Духарев распорядился устроить в деревне показательную публичную казнь. Присутствие всех межицких подданных было обязательно. Сам Сергей от участия в мероприятии уклонился, но приказал Велиму сделать всё, чтобы местные жители как следует запомнили, то бывает с последователями учений сатанинского толка.
Ночевали русы, естественно, в усадьбе. Несмотря на то что все порядком устали, посты на ночь Духарев распорядился ставить по-боевому.
Себя назначил старшим предрассветной смены и опочил в полной уверенности, что проснется не раньше, чем через шесть часов.
Но ошибся. Только-только он задремал, как в спальню скользнула светлая тень. Рука Духарева потянулась в мечу раньше, чем он проснулся... И остановилась на полпути — Сергей узнал ночную гостью.
— Ты уверена, девочка, что это правильно? — спросил он, когда гостья нырнула к нему под одеяло.
Глупый вопрос. Он и договорить не успел, а руки сами проникли под шелковую ткань, царапнули мозолями нежную кожу бедер, сжали плотные округлости ягодиц. Шелковая рубаха сбилась к груди.
— Сними, — прошептал он, помог девушке выпростаться из рубахи, притянул к себе. Людомила обняла его шею, прижалась тесно-тесно: грудью, бедрами, животом.
Влажные губы коснулись уха:
— Возьми меня скорее, воевода... Любимый...
Сергею очень захотелось сделать именно так, как она сказала. Взять ее сразу, в это самое мгновение. Он чувствовал: эта девушка, ее тело, ее желания, чувства — созданы именно для него. И это было единственное, что он знал наверняка.
— Я так долго тебя ждала... — шептала девушка, вздрагивая от его прикосновений.
Сергей не отвечал. Его рот, губы, язык отвечали ей не словами, иначе... Он не думал о том, что делает, как воин, победивший в сотнях поединков, не думает о том, как двигаться и какими приемами запутать противника, подчинить себе, «подготовить», а затем, в точно определенный момент, нанести единственный, выверенный, неотразимый, стремительный удар.
Только это был не поединок. И торопиться было незачем, ведь до предрассветной стражи оставалось еще целых шесть часов...
— Ты почему меня не разбудил? — недовольно сказал Духарев. — Я же сказал: последняя стража — моя!
— Да ладно тебе, батька! Будто мы без тебя ворога не приметим, — непочтительно ответил Велим. — Чего серчаешь попусту? Ты — старый. Тебе отдохнуть надобно.
— Это я — старый? — Духарев даже опешил от такой наглости. — Да я тебя, сотник, одной рукой переломаю!
— Угу. Переломаешь. Только где это видано — чтоб воевода сам в караул заступал?
Нет, ну никакого уважения к приказам.
— Меду вели подать, — сказал Духарев.
Не было у него этим утром настроения «строить» нижестоящих.
— Откуда тут мед? — проворчал Велим. — Не дома, чай. Могу вина принести.
— Где это видано, чтобы сотник из старшей гриди сам за медом бегал? — передразнил Духарев. — Челядина пришли.
— А нету никого. Только наши да этот, как его, Пчёлко.
— Как это — никого нет?
— В поле все. Страда.
— А хозяйка?
— Так это она всех в поле и выгнала. Я, батька, с ней пару наших отрядил, Йошку и Азима-касога. Мало ли что.
— Вот это правильно, — одобрил Духарев, потягиваясь. — Поесть чего оставили батьке? Или слопали всё?
Людомила вернулась после полудня. Усталая и очень озабоченная.
Духарева она застала в комнате Пчёлки. Состояние раненого было тяжелое, но дурным запахом от ран не тянуло, и воспаление было умеренное. Выживет Пчёлко. Но на ноги встанет не скоро.
— День добрый, воевода. Прости, что оставила тебя, но сам понимаешь: не соберем урожай — беда будет. Рук не хватает. Может, помогут твои воины?
Духарев покачал головой:
— Они — воины. Их дело — не жать-пахать, а следить, чтобы пахарей не обижали. К тому же я сегодня уезжаю.
— Как? — ахнула Людмила. — Почему сегодня?
— Мне надо быть в Преславе, — нехотя проговорил Духарев. — Это мой долг. Моим ручательством скреплено обещание не чинить городу обид. Я должен быть там, чтобы подтвердить наш с патриархом договор, когда приедет мой князь. Чтобы закончить войну.
— Война не закончится, — хрипло проговорил Пчёлко. — Кесаревич Борис, я слыхал, уже идет сюда из Константинополя. С ромейским войском.
— Не будет ромейского войска, — уверенно сказал Духарев.
«Если Калокир не солгал, — добавил он мысленно. — И если не солгал его повелитель, кесарь византийский».
— Однако если другие города не последуют примеру Преславы, мой князь спустит с цепи печенегов.
— Печенеги не умеют брать крепости.
— Зато они умеют жечь и резать. Угры и печенеги превратят в пустыню все здешние земли.
Так и будет. По договору с Никифором Святослав не должен был занимать эти территории. Если он нарушит эту часть договора, Никифор вправе не выполнить свою. Более того, он может выступить на стороне булгар. Это и есть истинно имперская традиция: стравить два народа, дождаться, пока война измотает их, и тогда, выступив якобы миротяорцем, прибрать к рукам земли обоих. Но если булгары и русы договорятся, Никифор не посмеет выступить.
— Я хочу, чтобы между булгарами и русами был мир.
— Понимаю, — сказал Пчёлко. — Ты должен ехать. Но возьми с собой Людомилу. Нельзя ей тут оставаться. Как только ты уйдешь, вернутся еретики.
— Они не посмеют, — возразил Сергей.
— Они вернутся. Нет больше закона в Булгарии. Нет больше веры. Только ересь. Исчадие ада, Аззанаил, непременно вернется. И с ним придут тысячи еретиков.
— Людомилу я беру с собой, — быстро сказал Духарев.
Людомила встрепенулась обрадованно... И тут же угасла.
— Я не поеду, — грустно проговорила хозяйка Межича. Взяла маленькими ручками ручищу Духарева, прижала к щеке.