– Почитай еще.
Не только травмы и усталость мешали опытам Макса. Впрочем, месячные Пенни он преодолевал стоически, а сопутствующие им спазмы и колики снимал таблеткой морфина со стопкой сладкого хереса. Под действием коктейля Пенни проваливалась в сумеречный полусон, не воспринимая ничего и никого, кроме Максвелла с его чтением.
– «Подопытная номер 3828. Место: Манхэттен, Зуккоти-парк. Дата: семнадцатое сентября».
Он подробно описал, как соблазнил молоденькую идеалистку, только-только пожаловавшую из Оклахомы, чтобы принять участие в акции «Захвати Уолл-стрит».
– «На вопрос о возрасте испытуемая ответила «девятнадцать», – продолжал он. – Я потребовал предъявить водительские права, поскольку не имел ни малейшего желания портить статистику данными на основе недосформировавшихся, недозрелых гениталий».
Мизансцена: глубокая ночь. Основная масса митингующих мирно спит. Макс апробирует на девушке прототип за артикулом двести двадцать три, «Влюбленный варан»: простой по конструкции, но чудодейственный силиконовый язык с телескопической функцией для имитации орального секса, рассчитанный на особо глубокое проникновение вплоть до активного воздействия на шейку матки.
Даже одурманенная морфином, Пенни вспомнила потрясающую новинку, и какие чудеса творил с ее помощью обделенный в этом плане Максвелл. Она заерзала от приступа буйного желания.
– «…Подопытная предложила, чтобы экспериментатор приковал ее за руки и за ноги к ограде штаб-квартиры «Бэнк оф Америка» в знак символического протеста.
Обработанное наркотиком сознание живо нарисовало картинку: обнаженная подопытная залита лунным светом, ее нижние конечности широко раздвинуты, на гладкой коже – грубые цепи. Подопытная 3828 кладет свое юное тело на алтарь капитализма. Коленопреклоненный Максвелл вводит телескопический язык на полную глубину, а сам припадает губами к лобку.
– «Тут секрет в правильной работе языка, – зачитал он. – Как будто поешь. Во избежание судорог мышцы мандибулы должны быть расслаблены. Спустя короткое время подопытная выразила свое одобрение криком: «Плюсуйте и мое тело к девяносто девяти процентам!» [6] »
Максвелл пояснил, что такие вопли привлекли внимание толпы бородатых радикалов, выразивших охотное желание принять участие в эксперименте.
– «После краткого инструктажа, – зачитывал Макс, – вновь прибывшие легко управлялись с прототипом номер двести двадцать три».
Пенни уже не различала, где сон, а где явь. Утопая в морфиновых грезах, она млела под языками легиона лохматых активистов. Под аккомпанемент голоса Максвелла галлюцинировала картиной появления полицейского спецназа. Безликие за забралами своих кевларовых шлемов, стражи порядка расчехлили дубинки, угрожая бесстыдной наготе подопытной.
– «По окончании эксперимента, – подвел итоги Максвелл, – испытуемая начала проявлять признаки застенчивости и призналась, что приняла неустановленную дозу наркотической субстанции, известной под названием ЛСД. Затем попросила снять обездвиживающие крепления и обратилась с устным ходатайством о предоставлении материальной помощи в размере суммы, достаточной для покрытия перелета на родину – г. Талса, шт. Оклахома…»
Спортивные лагеря олимпийского резерва. Общества любителей чтения. Кружки кройки и шитья. Вот где Макс рекрутировал подопытных, вот среди какой элиты Пенни обрела свое членство.
После энного упрека в симуляции оргазма Пенни сменила тактику с точностью до наоборот: не давала себе отзываться на любые усилия Макса. К каким бы ухищрениям тот ни прибегал, Пенни сдерживала доселе привычный визг, служивший подтверждением его гения. Пусть это жестоко, но ей было плевать. И вообще нарастала обида. Приятно разве, когда тебя держат лишь за инструмент, мерило чужого успеха?
Как-то под вечер Макс испытывал клеммы для сосков, пропуская через нее низкоамплитудные флуктуации напряжения, от которых вдоль позвоночного столба бегали синусоидальные волны возбуждения, разветвляясь по верхним и нижним конечностям. Искры электрического экстаза летели из-под ногтей, мерцали нимбом вокруг чела. На протяжении всего процесса Пенни заставила себя лежать смирно, решив сосредоточиться на тех вопросах с экзамена по юриспруденции, какие еще могла вспомнить. Хорошо помогла и «Геттисбергская речь» Авраама Линкольна [7] .
Тут, без малейшего предупреждения, Макс перебросил рубильник, отключая аккумуляторную батарею, и с демонстративной бесцеремонностью сдернул клеммы с девичьих сосков. Не молвя ни слова, смотал провода в аккуратный бунт и отложил в сторонку. Лишь после этого бросил упрек в лицо:
– Злишься, да? На меня злишься?
– Я тут ни при чем, – буркнула Пенни. – Должно быть, твоя фиговина просто не фурычит.
– Не фурычит? – Он хмыкнул и, сверившись с записями, заявил: – Твой пульс участился до ста восьмидесяти ударов в минуту. Ректальная температура достигала тридцати девяти и четырех десятых градуса по Цельсию. Пофурычь моя фиговина помощнее, ты бы кончила коронаротромбозом или церебральной эмболией.
* * *
Последний раз она видела Алуэтту д’Амбрози на вечеринке в одном из домов по бульвару Сен-Жермен. Актрису сопровождал симпатичный романист Пьер Лекуржэт [8] , свежеиспеченный лауреат Нобелевской премии по литературе. Вместе они составляли колоритную пару. В какой-то момент Пенни выпустила их из виду, но в конце мероприятия Алуэтта сама подошла к ней. Нервно озираясь, французская красавица осведомилась:
– Где Макс?
Не дожидаясь ответа, она продолжила:
– Зря я тебе не верила. Мы должны объединиться, ты и я. Потому что нам грозит страшная опасность.
Это была их первая встреча после памятного инцидента с «брачными камушками». Француженка сильно похудела; хоть от нее и не пахло спиртным, глаза лихорадочно блестели. В запунцовевшем декольте горел сапфир.
На том конце зала возник Макс. Голова, по обыкновению, склонена, взгляд прикован к блокноту. Завидев приближающегося Макса, Алуэтта напряглась.
– Меня снова номинировали на «Оскар», так что придется ехать. В следующем месяце поговорим плотнее, хорошо?
– С удовольствием, – пролепетала Пенни. Непрошеным гостем всплыло воспоминание о дивном рте Алуэтты в районе промежности.