Да и можно бы, не болтай она про свидание направо и налево. Теперь начнется: родители, соседки… Даже тот таксист сочтет ее лгуньей. А этого допустить нельзя. Ну хоть бы один светский хроникер ее заметил, хоть бы разочек щелкнул фотозатвор папарацци – и правда восторжествует! Гонимая этой мыслью, Пенни решительно направилась ко входу в банкетный зал. Вниз вела устланная ковром лестница, и всякий вновь прибывший неизбежно оказывался под перекрестными взглядами многочисленной публики.
Стоя на верхней ступеньке, Пенни ощущала себя на краю высокого обрыва. Вперед манило будущее. Сзади напирали богатые и властные, блокируя путь к отступлению. Кто-то недвусмысленно громко прочистил глотку. В ресторане яблоку негде упасть, все места заняты. Из бельэтажа выглядывают менее удачливые претенденты на столики. Пенни торчала у всех на виду, будто угодила на сцену.
В середине зала сидел одинокий посетитель. Огни люстры зайчиками скакали в его светлой шевелюре. Мужчина коротал время, делая пометки серебряной ручкой в блокноте.
Чье-то горячее дыхание защекотало девичье ухо, зашелестели слова:
– Мисс?
Говоривший громко фыркнул.
Весь ресторан не сводил глаз с блондина, но в чисто нью-йоркской манере: украдкой, поверх раскрытых меню. Ловили его отражение в полированном серебре лопаточек для масла.
Тот же голос за плечом добавил, на сей раз настойчивее:
– Попрошу не загораживать проход. Соблаговолите посторониться.
Похолодев, Пенни молила, чтобы одинокий гость заметил ее. Оценил, какая она красивая.
Очередь за спиной недовольно загудела. Пенни не могла двинуться с места. Придется кому-то – швейцару, парковщику – брать ее на руки и выносить за дверь, как мешок с картошкой.
Наконец блондин оторвался от блокнота, встретился глазами с Пенни. Народ хором проследил за его взглядом. Мужчина поднялся, и гомон моментально стих. Словно взмыл невидимый занавес, призывая любителей оперы к молчанию.
Не отрывая глаз от гостьи, блондин пересек зал и взошел по лестнице. В двух ступеньках остановился, протянул руку. Ситуация в офисе повторялась с точностью до наоборот: теперь сверху оказалась Пенни.
Пальцы, стиснувшие ее ладонь, были по-прежнему холодными на ощупь.
Дальнейшее происходило как на развороте «Нэшнл инкуайрер»: К. Линус Максвелл в роли галантного эскорта. Точь-в-точь как это было с ее шикарными предшественницами. Помогает сойти в зал. Ведет мимо притихшей публики. Любезно отодвигает стул, усаживает, сам устраивается напротив и захлопывает блокнот.
Лишь тогда гул в зале потихоньку возобновился.
– Спасибо, что почтили меня своим присутствием, – поблагодарил Максвелл. – Выглядите просто потрясающе.
И Пенни впервые поверила, что достойна комплимента.
Затем ее визави подался вперед и стремительно замахнулся, как для пощечины. Пенни невольно зажмурилась, а когда открыла глаза, перед ней, едва не касаясь носа костяшками, висел кулачище.
– Простите, если напугал; по-моему, она попалась.
Разжав пальцы, Корни Максвелл продемонстрировал раздавленный мушиный трупик.
Следующим утром Пенни стояла под дверями «Бонвит Теллер» уже за полчаса до открытия; она не могла позволить себе даже однодневный процент по кредиту за вчерашний наряд. Платье необходимо вернуть хотя бы и ценой опоздания на работу.
В сказках Золушка не бежит спозаранку возвращать обновку с туфельками, заодно поеживаясь от страха, что некий бдительный продавец выявит изъян и откажется принимать товар обратно.
Несмотря на сказочные яства и вина, особым волшебством на ужине не пахло. На них продолжали пялить глаза. Поди попробуй расслабиться и отдохнуть, когда сидишь как в аквариуме. И дело вовсе не в Максвелле: тот был заботлив – временами даже чересчур: слушал с интересом, иногда открывал блокнот и ломкой, паучьей скорописью делал пометки, словно конспектировал. Не романтический ужин, а скорее собеседование в особо неформальной обстановке. О себе кавалер говорил скупо, не добавив ничего, о чем бы уже не писалось в «желтой прессе». Зато Пенни на нервной почве болтала без умолку и, будто страшась пауз, заполняла их рассказами о родителях – Миртл и Артуре, типичных обитателях пригородной жилой застройки. Пустилась в воспоминания о студенческой юности, поведала про своего обожаемого питомца, скотч-терьера Димпи, и его безвременной кончине в прошлом году.
Максвелл слушал сбивчивый монолог с вежливой улыбкой. Спасибо официантам, чье периодическое появление давало Пенни небольшую передышку.
– С позволения мадам… – официант грациозно повел рукой, затянутой в белую перчатку, – очень рекомендую наши фирменные суси коббсира.
Пенни победно улыбнулась:
– Звучит заманчиво.
Максвелл вопросительно поднял бровь:
– Вы ведь знаете, что это сырые гребешки аоя́ги?
Нет, этого она не знала. Более того, Максвелл, сам того не подозревая, спас ей жизнь. У Пенни была чудовищная аллергия на моллюсков. Один сочный кусочек фирменного блюда – и лежать бы ее раздутому трупу на полу. Видя, что спутница встревожена, Максвелл мгновенно сориентировался, заявив:
– Принесите даме куриную запеканку с брокколи.
Слава богу, хоть кому-то не наплевать. Изо рта вновь полился бессвязный рассказ.
Она понимала, что выглядит глупо, но остановиться не могла. Впервые на нее обратили внимание, по крайней мере в Нью-Йорке. Здесь, вдали от дома, родительские чаяния сменились ее личным беспросветным отчаянием. Вечерами Пенни отправлялась блуждать по окрестностям и ходила до тех пор, пока город не засыпал, а ноги не начинали гудеть от усталости. Она бродила по Верхнему Ист-Сайду, мимо дремавших домов с недремлющими швейцарами, чей взгляд провожал ее из роскошных вестибюлей. Горделивые здания, шикарные апартаменты, предел мечтаний всех и каждого. Можно сказать, Пенни пыталась внушить себе, что вожделеет того же. Потому как на деле все было не так. Она лишь притворялась, что хочет бриллианты от «Картье» и меха с витрин «Блумингдейла».
Ее не прельщали атрибуты успеха. Нет, Пенни жаждала настоящей власти, хотя и сама полагала свои амбиции бредовыми.
Вдобавок ее не интересовало ничего из того, что хотелось прочим женщинам. В них словно бес вселялся, заставляя роем гоняться за мирскими благами. И это тревожило, вынуждало ощущать себя пчелкой-отщепенкой, которой заказан доступ в некий улей. Если девушка ровно дышит к героям киноэкрана и ароматическим свечкам, с ней, похоже, что-то не так.
Изо дня в день она наблюдала, как адвокатессы или властные бизнес-руководительницы яростно терзают мобильники, тявкают приказы в трубку – и все без тени прогрессивных устремлений, эдакой просвещенности. С известных пор их карьера утратила ореол уникальности. Пенни же стремилась выйти за рамки рефлекторных условностей, навязываемых текущей гендерной политикой.