Очень интересно показывает Хобсон, что в XIX веке эти три стадии у теоретиков либерализма, у теоретиков (в значительной степени) марксизма и у теоретиков прямого откровенного колониализма или западоцентризма имели строгие расовые аналогии. И именно этот стадиальный расизм, который сам по себе есть расизм и евроцентризм, еще в XIX веке (до начала XX века) был жестко окрашен расовыми маркерами. Какими?
Цивилизация, оказывается, равно белый человек. Таким образом, цивилизация имеет цвет. Цивилизация — это «белые», с точки зрения большинства специалистов международных отношений XIX, даже XVII века. Кант так считал. Все так считали: цивилизация — это белые. Варварство — это желтые, это некий пояс, который окружает белых. Боязнь желтой угрозы, боязнь подъема китайцев, японцев или Азии в целом — расистская рефлексия именно этого более глубокого евроцентричного стадиального подхода, более фундаментального западного расизма.
Желтое = варварство. Отсюда азиатские общества считались желтыми: исламские, турецкие, китайские, индусские, иранские, японские. Желтые — в смысле не совсем белые. Это варварство. Смотрите, какая здесь прямая логика: цивилизация — полуцивилизация (белые — не совсем белые).
И, наконец, дикость какого цвета? Черного. Все понятно: видишь черного, значит, это дикарь. И действительно, картина: мы говорим «негр». Банан, баскетбол, джунгли, Амазонка, дальше яки, лани — это наши ассоциации, потому что мы живем в абсолютно расистской культуре, где все насквозь организовано с помощью этих стадиальных иерархий.
Для западного человека кто такой немец, например, Второй мировой войны? Гунн (желтый), Аттила.
Кто такие русские? Откуда наполеоновское: «Grattez le Russe et vous verrez un Tartar» («Поскребите русского — найдете татарина»)? Кто такой татарин? Это символическая фигура, это какой-то желтый азиат, который угрожает белой цивилизации. Русские — варвары, они желтоватые. Может быть, внешне они белые, но по сути они желтые. Не черные, конечно.
Ну, и там, за пределами (за русскими, за китайцами) начинается Великое Черное море черных народов, им побрякушку дал — все остальное твое.
Таково отношение в стадиальной теории.
Итак, как только мы добавляем (что показывает Хобсон) к стадиальной теории, где речь идет о цивилизационном расизме, научном расизме, цвет кожи, то получаем тот образ мира, который до сих пор является доминирующим и главным в теории международных отношений.
Отождествим цивилизацию и белых, отождествим варварство и желтых, отождествим дикость и черных — и получим сознание современного Бжезинского, современного представителя прав человека, обычного западного среднего обывателя, который раздут до медийных фигур или является объектом имитации для жителей самих тех обществ, которые напрямую к белым причислить нельзя.
Интересно дальше, что понятие «цивилизация = белый» начинает осмысляться так даже теми народами, которые напрямую к белым не относятся. Например, японцы начинают называться «Западом», потому что они входят в цивилизацию, становятся эффективными технологически и начинают мыслить себя как белые. Интересно, что в ЮАР в системе апартеида евреи были признаны белыми, будучи семитами, а арабы — цветными, хотя и те и те — семиты. Евреи считают себя белыми, потому что они цивилизованные, а юаровцы считали арабов недостаточно цивилизованными, значит, отказывали им в праве быть белыми, хотя этнически это одно и то же.
Точно так же небелыми считались арийские персы или индусы. Точно так же чисто арийские таджики в нашем обществе стали синонимом каких-то там… ну, никак не белого человека. Мы говорим «таджик» (не мы говорим, а на улицах можно услышать) — это нарицательное понятие. Это значит какой-то нерусский, и особенно — небелый. А это индоевропейцы гораздо более чистого корня, чем мы, славяне, потому что у нас гораздо больше корней, чем у чистокровных таджиков. Таджики — это этнические арийцы, но в нашем сознании, подражающем западному, нам, тоже пытающимся примазаться к этой цивилизации (к белому человеку) с помощью айфонов, модернизации и других средств, проломившим себе уже давно (не очень уклюже) окно в Европу, хочется быть белыми людьми.
Белый человек и цивилизованный человек — это социологическая идентичность. Вот, что я хочу сказать и что показывает Хобсон. Это позиция. Отсюда смена кожи у Майкла Джексона. Зачем он стал вдруг себе менять цвет кожи? Ну, прыгал и прыгал, хорош и так был, ничего (и с тем цветом). Но он фанатично, ценой провала носа, ценой всех этих жутких историй, решил стать другим. Он хотел повысить свой социальный статус не только экономически, не только свой престиж (по нашим социологическим ролям). Он еще хотел добавить себе главную принадлежность цивилизации: он хотел стать человеком первого сорта. А первый человек в этой расистской цивилизации (даже сегодня) — это человек белый, то есть цивилизованный. Если он недостаточно белый, он вызывает подозрение, что он то ли варвар, то ли дикарь.
Эти парадигмы блестяще друг друга иллюстрируют в XIX веке. Но в XX веке они постепенно начинают расходиться. Собственно расовая цветная сторона уходит в подразумевание, а стадиальная (то, что существует три типа) остается (сохраняется). Поскольку они растут из одного корня, они основываются на одной общей системе стратификации типов обществ, предопределяющих международные отношения. Хобсон показывает, что евроцентризм является единственной матрицей, на основании которой создаются все теории международных отношений. Зона теории международных отношений есть, по сути дела, поле научного расизма самого разнообразного толка. И Хобсон, конечно, возмущен этим.
Еще интересно: он анализирует такое явление, когда стадиальная расистская модель аффектирует в понятие суверенитета — базовое понятие для реализма, базовый тезис для международных отношений вообще. Оказывается, хотя суверенитет признается за всеми странами (теоретически), некоторые страны рассматриваются по факту (на основании этой стадиальной теории) как носители того, что Хобсон называет «дефолтным суверенитетом», или «суверенитетом градуальным», «градиентным». То есть приблизительно они суверенные, но не совсем.
Когда мы говорим о суверенитете, речь идет о суверенитете
• цивилизованных государств,
• варварских
• или дикарских.
Сегодня все зоны планеты размечены на государства. Не все они равны абсолютно. На самом деле, любой аналитик международных отношений мгновенно (бессознательно, а то и сознательно) говорит:
«Вот, есть цивилизованное государство. Их суверенитет — это суверенитет. Есть варварские государства» (мы с китайцами сюда попадаем железно). Их суверенитет заканчивается возможностью его отстоять. Это очень опасные и страшные ребята, которые, если попытаться у них суверенитет немножко отнять, начнут кусаться. Это опасные и очень неприятные такие симулякры. Но, вообще-то говоря, признать их суверенитет было бы уж слишком. Это значит признать, что они наравне с цивилизованными людьми. Поэтому при желании надо все-таки попробовать их на прочность. Если они ослабнут, то либо Северный Кавказ, либо Поволжье, либо Цзиньцзянь с Внутренней Монголией, либо что-нибудь еще, что плохо лежит, попытаться у них вытащить. Тем более что варварам не надо позволять контролировать слишком большие территории. Для варваров достаточно небольших территорий. На этих маленьких территориях они будут лучше цивилизоваться.