– Вы в Ловстофт? – спросил мужчина.
– Нет, – ответил я. – В Дарем.
– В Дарем? – переспросил он. В его голосе сквозило удивление.
– Ну, не совсем, – поправился я. – Мне нужно в Данвич-Хит. Там открылась новая больница. Я врач.
– Уилдерхоуп-Холл.
– Да.
Можно было подумать, раз мой попутчик выбрал единственное занятое купе в вагоне, ему нужна компания. Но данное предположение оказалось ошибочным. Казалось, удовлетворив любопытство относительно цели моего путешествия, он утратил всякий интерес к разговору. Мужчина сидел неподвижно, слегка нахмурившись, пальцы крепко сжимали колени. Я отвернулся к окну. Спустя несколько минут попутчик заговорил снова:
– Все были против.
– Прошу прощения?
– Против больницы. Людям не хотелось, чтобы прямо под носом дурдом открывали.
Его поведение и манера разговаривать порядком раздражали.
– Что ж, – ответил я. – Печально слышать. Но о душевнобольных тоже необходимо подумать. Должны же их где-то лечить.
Мужчина закусил нижнюю губу и снова умолк. Я уже собрался перебраться в другое купе, но потом передумал. Вместо этого решил отвлечься и углубился в учебник Мейтленда. Когда поезд наконец прибыл в Дарем, я покинул вагон со всей возможной поспешностью.
Шагнул на окутанную туманом платформу. Раздался протяжный металлический скрежет. Внутри кабины виднелись всполохи огня, из трубы вылетали сверкающие искры, зависающие в воздухе причудливыми созвездиями. Все это отчего-то создавало зловещее впечатление. Я посмотрел на часы и остановился, глядя вслед отъезжающему поезду. Колеса крутились, а я замер неподвижно, как завороженный следя за тем, как вагоны исчезают в темной дымке. Затем поднял чемодан, зашагал к краю платформы и спустился на дорогу. В нескольких ярдах от места, где я стоял, была телефонная будка. Зайдя внутрь, я поднял трубку, но, прижав ее к уху, не услышал гудка. Выругавшись вслух, повесил трубку, потом снова снял. Опять тишина. Глубоко вздохнул и, толкнув спиной дверь, вышел наружу.
Перед глазами извивались языки тумана. Рискнул отойти на несколько шагов от будки, но даже с такого близкого расстояния станцию было не разглядеть, будто она исчезла. Несмотря на это обстоятельство, я решительно двинулся вперед, надеясь дойти до ближайшей деревни. Вспомнились слова Мейтленда о том, что Уилдерхоуп – «место достаточно глухое», и его предположение, что предыдущий ординатор, Палмер, уволился именно из-за этого. В тот момент раздался вой какого-то ночного зверя, один из тех меланхоличных призывов, который с легкостью можно принять за плач младенца. Сочетание густого тумана и заунывных завываний вынудило меня растерять последние остатки решимости, и я повернул обратно.
Я снова поднялся на платформу и стал прохаживаться из стороны в сторону. Дверь в билетную кассу была заперта, за окнами здания – темно, а единственным источником освещения выступал ряд фонарей. Но дверь в зал ожидания оказалась открыта. Я зашел внутрь, сел на скамейку и задумался, как поступить. Похоже, оставалось одно – дождаться, пока туман рассеется, и еще раз попытаться дойти до деревни.
Прошло несколько минут. Все это время я уныло глядел в окно. И тут услышал шаги. Я вскочил, выбежал наружу и увидел, что навстречу мне движется яркий свет, лучи которого прорезывали окружающий туман. Я поднял руку, прикрывая глаза. Кто-то окликнул: «Эй!», и через несколько секунд ко мне подошел человек в униформе. Это оказался станционный смотритель, кативший рядом с собой велосипед. Я был так рад его видеть, что даже рассмеялся от облегчения.
– Добрый вечер.
– Только поглядите! – воскликнул смотритель и обвел все вокруг широким жестом, заставив туман заколыхаться. – Час назад с болот нанесло.
– А скоро прояснится?
– По-разному бывает. Когда скоро, а когда и нет.
– Вы не могли бы мне помочь? Я доктор Ричардсон. Меня ждут в Уилдерхоуп-Холл, новой больнице в Данвич-Хит.
Видимо, смотрителю это название ни о чем не говорило.
– Телефон в будке сломался, – продолжил я. – Можно позвонить по вашему? Иначе, боюсь, придется провести здесь всю ночь.
Смотритель показал мне дорогу в свой кабинет, и я позвонил мистеру Хартли, который на этот раз проявил гораздо меньше понимания.
– Сейчас приеду, надо же вас забрать, – проворчал он.
Смотритель сообщил, что Данвич-Хит всего в пяти милях отсюда:
– Долго ждать не придется.
Он запер кабинет, и мы вместе зашагали по платформе. Когда дошли до края, он сел на велосипед, пожелал мне доброй ночи и, нажав на гудок, скатился вниз.
Я встал под козырьком и попробовал смотреть по сторонам, но ничего не мог разглядеть. Тишина царила удивительная. Ни единого звука. Мимо на очень маленькой скорости проехала машина, и следующую я увидел только через полчаса, когда прибыл мистер Хартли.
Мистер Хартли оказался высоким человеком крупного телосложения с изрытым оспинами лицом и носом картошкой. Волосы были зачесаны на один бок, глаза скрывались за круглыми линзами очков. Мистер Хартли оказался не слишком разговорчив, что в сложившихся обстоятельствах было вполне простительно. Я несколько раз извинился за опоздание, но это не заставило его смягчиться. Мистер Хартли продолжал хранить молчание. По пути в больницу мы проехали всего одну деревню под названием Уэстлтон. К счастью, туман наконец начал развеиваться, и мистер Хартли поехал быстрее. Мы проделали еще около мили, дорога пошла ухабистая, и пришлось упереться рукой в приборную доску, чтобы не вылететь из машины. Через некоторое время мы проехали между двух четырехугольных колонн, и я заметил впереди россыпь тусклых огоньков.
– Уилдерхоуп, – произнес мистер Хартли.
Мы подъехали ближе, и я увидел, что больница представляет собой не одно здание, а несколько – центральный блок с пристройками по бокам. Машина остановилась возле каменной террасы. Выйдя наружу, я отошел немного назад, чтобы как следует разглядеть свой новый дом. Было слишком темно, чтобы различить какие-то детали, но я все же увидел сводчатые окна, декоративные бойницы и башню. Поблизости что-то шумело. Прислушавшись, я понял, что это море.
– Сюда, пожалуйста, – сказал мистер Хартли. Он стоял перед машиной с моим чемоданом.
Мы поднялись на веранду, и завхоз достал из кармана пальто связку ключей. Отпер дверь, и мы вошли в просторный, но тускло освещенный вестибюль. Стены были оклеены обоями в викторианском стиле – мрачные бордовые полоски оживлял несколько полинявший золотистый цветочный узор. У лестницы стояли доспехи, которые уже лет двести никто не полировал. Вслед за мистером Хартли я поднялся на первый марш, где мы прошли прямо под головой оленя с черными стеклянными глазами. Когда дошли до второго этажа, мистер Хартли отпер еще одну дверь, включил свет и провел меня в широкий коридор, по обеим сторонам которого виднелись ряды дверей. Он протянул мне ключ.