Она улыбнулась и выкинула остатки мороженого. Лайам облизал палочку, после чего вытер руки о джинсы и весь перепачкался. Саша смотрела на него с осуждающей усмешкой. Эта его ребячливость и не давала ей забыть о своем возрасте.
– Саша, я тебя люблю. Ты красивая женщина. Ну да, тебе не двадцать лет, и что с того? У двадцатилетних в голове ветер, они мне неинтересны, они не в состоянии меня понять. А ты меня понимаешь.
Саша не стала говорить, что и сама не всегда его понимает. Зато она знает, чего он от нее ждет – нежности, опеки, а самое главное – понимания. Временами он становился очень капризным и эгоистичным, какими бывают дети, и ему нравилось, что она о нем заботится. Иногда в таких ситуациях лучше всего было обращаться с ним как с маленьким ребенком. В других случаях он ждал уважения и восхищения. Они то были как единое целое, то – непримиримые противники. Изначально они были каждый частью своего мира. Саша была старше, успешнее, влиятельнее его в мире искусства, она пользовалась репутацией и уважением, и, наконец, она была богата или, по крайней мере, состоятельна. Лайам был талантлив, ярок, независим. Он умел постоять за себя в любой ситуации и постоял бы, наверное, и в чуждом ему кругу, если бы Саша его туда ввела. Но пока они ни разу не появились в свете вдвоем. И даже когда это случится, его все равно будут воспринимать как начинающего художника, а ее – как представительницу когорты самых респектабельных арт-дилеров в мире. В этом было их принципиальное отличие. К Саше всегда будут прислушиваться больше, чем к нему, и она не сомневалась, что это будет вызывать у него как минимум досаду. Лайаму нравилось быть в центре внимания. И в молодежном его окружении так всегда и бывало. В Сашином же кругу необходимо было иметь нечто большее, чем талантливые картины и эффектную внешность. От него потребуются хорошие манеры, эрудиция и серьезность, которой Лайаму недоставало. Да и Саша рядом с ним переставала быть серьезной, и это нравилось ей самой. Она получала удовольствие от своего легкомыслия. Порой они до слез хохотали над каким-нибудь пустяком. Никто и никогда не смешил ее так, как Лайам. И не доставлял ей такого наслаждения в постели. Что имело весьма существенное значение для такой зрелой и яркой женщины, какой была Саша.
Их отношения были для обоих и очень благо-творными, и одновременно очень рискованными.
В Риме они поехали повидаться с одним Саши-ным коллегой, тоже владельцем галереи, с кото-рым Саша имела опыт совместного бизнеса. Это был пожилой человек семидесяти лет, чьи представления об искусстве Саша очень уважала. А Лайам оказался не на высоте. В кабинете у Сашиного коллеги он вел себя как скучающий школьник. Он зевал, качал ногой, пинал стол, пока Саша не сделала ему замечания вполголоса. Чем привела его в такое негодование, что Лайам пулей вылетел из кабинета. Сашин коллега не подал виду и лишь повел бровью. А в результате Саше пришлось отказаться от обеда в его компании.
После этого у них произошел бурный спор по поводу случившегося. Кроме этого случая, ничто не омрачило их поездки. Ночью, после секса, Лайам перед ней извинился. Он сказал, что на него навалилась тоска и усталость, а к тому же ему не понравилось, как итальянец на нее смотрел, и взыграла ревность. Это признание Сашу растрогало, но убедить итальянца, что она привозила с собой интеллигентного и благовоспитанного взрослого человека и талантливого художника, было уже невозможно. Еще один тревожный звонок, не предвещавший ничего хорошего. Таких встреч в ее жизни множество, а Лайам был к ним просто не подготовлен. Если ему делалось скучно или он чувствовал, что с ним не считаются, он почти всякий раз начинал вести себя как капризный ребенок. Порой трудно было поверить, что этому человеку уже сорок лет. Скорее – ровно вполовину меньше. Да Лайам и выглядел очень молодо, что составляло немалую часть его обаяния и одновременно являлось угрозой их с Сашей отношениям. И все же поездка в Италию принесла им много счастливых впечатлений.
За время путешествия Саша несколько раз звонила детям. У обоих имелся план ее поездки, но они редко звонили ей сами. Обычно звонила Саша, тем более что она часто отключала мобильный и с ней труднее было связаться. В отелях они с Лайамом регистрировались под своими именами – Лайам Эллисон и Саша Бордман, что, по мнению Лайама, звучало как название адвокатской конторы – «Эллисон и Бордман» – или компании по налоговому консалтингу. А иногда по ошибке их записывали как одного человека – Эллисона Бордмана, но они не возражали. Татьяну это однажды позабавило. Она позвонила матери во Флоренцию и попросила соединить с Сашей Бордман, а в ответ услышала, что у них есть только Эллисон Бордман, то есть, наверное, как раз тот человек, который нужен, только имя почему-то другое. Татьяну это ни на какие догадки не натолкнуло. Вот если бы позвонил Ксавье, он бы наверняка что-то заподозрил. Но Татьяна никак не ассоциировала мать с Лайамом. Так что ей и в голову не пришло, что Лайам путешествует вместе с матерью. Саша вместе с дочерью посмеялась над ошибкой телефонистки, которые случаются даже в хороших оте-лях.
Такая же история повторилась, когда Саше из Парижа позвонил Бернар. Он уточнил имя, и после проверки ему сказали, что у них есть мистер Эллисон и миссис Бордман, что привело его в шок, но никаких вопросов Бернар не стал задавать.
Это был ее первый рабочий день по возвращении в Париж. Надо было просмотреть гору корреспонденции и массу накопившихся за три недели ее отсутствия слайдов от подающих надежды художников. Она задыхалась от дел, но это была необходимая плата за поездку.
Бернар заглянул к ней в кабинет, сел напротив и кинул внимательный взгляд на Сашу, пытаясь понять, подходящий ли момент для разговора. Бернар привык опекать Сашу, как старший брат. Как и свою дочь, его всему научил ее отец, и Бернар работал в галерее уже двадцать с лишним лет. Он поступил на работу к ее отцу еще до Сашиного переезда в Нью-Йорк. Бернар был на десять лет старше Саши, но у нее всегда было такое чувство, будто они выросли вместе.
Он смотрел на нее, а она проглядывала какие-то слайды. Она уже рассказала ему о своих встречах с художниками и о той художнице из Неаполя, которая произвела на нее такое сильное впечатление. Саша в нее просто влюбилась. И в ее работы тоже.
– Правильно ли я понимаю, что ты брала с собой консультанта? – осторожно спросил Бернар и поспешил прибавить: – Можешь не отвечать, если не хочешь. Это меня не касается.
Она подняла голову, задумчиво его оглядела и кивнула.
– Как ты узнал?
– В Риме в отеле тебя записали как Эллисон Бордман, а когда я их поправил, мне объяснили, что имели в виду мистера Эллисона и миссис Борд-ман.
– И то же самое было во Флоренции, когда мне звонила Татьяна. К счастью, она не стала вдаваться в подробности.
– У тебя все в порядке? – Бернар был обеспокоен. Он всегда за нее тревожился, и теперь, и раньше. После смерти Артура о ней некому было позаботиться. Она же заботилась обо всех, включая и самого Бернара. Саша была необыкновенной начальницей и другом, в точности как когда-то ее отец. К обоим Бернар испытывал чувство глубочайшей преданности, и никому на свете он так не доверял, как этим двум людям да еще своей жене.