“Коллекцию Уоллеса” Ванда находила вульгарной: вся эта позолота так безвкусна, рамы аляповатые, картины развешаны бог знает как. Фрагонара и Буше она терпеть не могла, зато могла зайти в галерею Тейт и с удовольствием посмотреть двух-трех Тернеров. Она хотела быть единственной, кто разбирается в живописи.
Точно так же вел себя Джордж по отношению к Серене. Он любил ходить по выставкам один, а ей так страстно хотелось знать все, что знает он, но когда она его о чем-нибудь спрашивала, он начинал злиться, жадничал, настоящая собака на сене, и предлагал: сходила бы она в кафе, выпила чашечку кофе и подождала его там, все лучше, чем рассуждать о вещах, в которых она ничего не смыслит. Занимается она рекламой — вот пусть и занимается. Наверно, и сапожник ревниво охраняет от посторонних свои шило и дратву.
Розанна появилась у нас в доме случайно, ее подобрали, точно голодного, продрогшего, приблудного котенка. Провожая дочь в Лондон, ее мать наверняка представляла себе Розанну в белой накрахмаленной наколке и белом накрахмаленном переднике, встречающей гостей у великолепных парадных дверей английской усадьбы, но ничего такого не случилось, девушка попала в семью капитана дальнего плавания из русских эмигрантов и его жены, которые жили в квартире над трикотажной лавкой в Примроуз-Хилл. За стол и кров она работала двенадцать часов в сутки. Розанна была хорошенькая, покладистая, миниатюрная, и притом практичная и целеустремленная. Она рассудила, что шести часов сна в сутки ей вполне достаточно, у нее таким образом высвобождается шесть часов свободного времени, и оставила в витрине какого-то магазина объявление, что предлагает услуги по уборке дома. Серену объявление заинтересовало.
В нашей семье не было обыкновения нанимать прислугу — во всяком случае, с начала тридцатых годов. В молодости у моей бабушки Фриды была кухарка и для всех остальных дел по дому — горничная, но к началу тридцатых она развелась и уехала в Калифорнию, а там прислугу держат только очень богатые люди. Ее дочь Ванда, когда ей исполнилось двадцать, уехала со своим мужем Эдвином в Новую Зеландию, а в этой стране первопроходцев прислуга не вписывалась в формулу общественного устройства. А в 1946 году, когда после долгих лет войны и вынужденного изгнания состоящая из одних женщин семья — мать, бабушка, Сьюзен, Серена и я — вернулась в Лондон, оказалось, что и здесь социальная структура сломалась. Слуги исчезли как класс — кто захочет мыть вам полы, если на военном заводе за ту же работу заплатят в четыре раза больше. Или можно вступить в женскую вспомогательную службу ВМС и быть все время среди мужчин.
В пятидесятые годы Англия по-прежнему обходилась без прислуги. В начале шестидесятых, когда благосостояние возросло, а люди стали смелее и предприимчивее, появились первые о-пэр — добропорядочные девушки из-за границы, они жили в семье и помогали по хозяйству. Приезжали в Англию, чтобы выучить язык, серьезные, честные, скромные, их не интересовали любовные приключения, да и вообще они довольствовались чуть ли не символическим жалованьем. Мало кто из женщин с детьми в то время работал, поэтому на этих девушек редко возлагались все домашние обязанности. Относились к ним как к членам семьи. В отдельных случаях — как, например, в случае Розанны и русского капитана дальнего плавания — слово “семья” допускало свободное толкование. То и дело проносились слухи, что чей-то муж ушел от жены к о-пэр, но большинство руководствовалось нормальным чувством долга и инстинктивной потребностью защищать беспомощных и слабых, как мы теперь это называем, — фрейдовское табу не нарушалось.
Нынешней о-пэр изволь платить высокое жалованье, она хочет иметь любовников, ходить в кафе, в клубы, а то и учиться на курсах. Она выставляет свои требования к жизни сама, ее мать почти не оказывает на нее никакого влияния. Она — продукт своего поколения, никак не предыдущего. Приезжает она откуда-нибудь из Восточной Европы — сейчас в моде Венгрия, Румыния, Польша, — и тут ее жизненная философия приводит вас в изумление. Мы-то ожидали, что она такая же, как мы, а она, оказывается, совсем другая. Она более цепкая и отчаянно борется за жизнь: цивилизации, где мужчины заботятся о женщинах, быстро уходят в прошлое. Если она из страны, которая не входит в состав Новой Европы, она наверняка надеется выйти замуж за англичанина и получить наше гражданство.
Конечно, это улица с двухсторонним движением. Многие европейские мужчины интересуются объявлениями о невестах с Востока, чтобы жена стряпала, убирала дом и спала с мужем, он за это будет ее содержать и давать немного денег на карманные расходы, а на званых обедах она будет сидеть, не раскрывая рта, и радоваться, что ей так повезло в жизни. У русских женщин ноги длиннее, но они непредсказуемы. Когда мужчина выбирает, он берет в соображение не столько характер, сколько национальность.
Мир балансирует на грани между имущими и неимущими, как заметила однажды Хетти в разговоре с Мартином, и ничего уж тут не поделаешь. Но поди знай что-нибудь наперед, ведь все меняется. Не заявил ли совсем недавно Мартин, когда Хетти захотела нанять Агнешку, что это ставит перед ними серьезную проблему? “Нравственно ли это?” Высокие принципы Ванды вдруг подают голос в самых неожиданных обстоятельствах. И наследственность тут ни при чем, Мартин ведь не кровный родственник. Может быть, просто в семье по-прежнему витает дух Ванды.
У Серены всегда были секретари и домашняя прислуга, случалось, она нанимала и шофера, однако ей никогда не казалось, что все это полагается ей по праву. Когда Ванде уже было за девяносто, муниципалитет Хэрингея определил ей приходящую помощницу — обычно это была какая-нибудь ничего не соображающая замбийка или ботсванка, так Ванда усаживала ее на стульчик и приказывала читать книгу все то время, пока той полагалось у нее находиться, а сама спокойно занималась домашними делами и стряпала. Она любила, чтобы хлеб был подсушен в тостере именно так, как ей нравится, и вода в ванне ни на градус выше и ни на градус ниже.
Мы с Сереной и Сьюзен, в отличие от Ванды, соглашались принимать то, что предлагала нам жизнь. Слишком остро мы все трое ощущали хрупкость нашего благополучия, привередничать было бы непозволительной роскошью. Тост слегка подгорел? Пустяки, спасибо. Вода в ванне слишком горячая или слишком холодная? Ничего страшного. Но, возможно, разборчивость — качество вообще несовместимое с необходимостью служить: в маминой жизни случилось всего несколько лет, когда она ходила на работу. Мы же со Сьюзен и Сереной были вынуждены работать всю жизнь напролет, хотя жизнь Сьюзен пролетела слишком быстро, так что, боюсь, ее не стоит приводить в качестве примера.
Но мы все принадлежим к той породе женщин, которые прибирают дом перед приходом прислуги, и эта моя привычка выводит Себастьяна из себя. Если я складываю его чистое белье и убираю в ящики или свертываю носки по парам, он непременно швырнет все на пол — пусть наша домработница Дафна поднимет и рассортирует. “Зачем ты это делаешь? — возмущается он. — Ведь именно за это мы ей и платим!” Как следствие, Дафна его обожает, а меня едва терпит.
Себастьян — выпускник Итона и поэтому не нуждается в добром мнении прислуги. В прежние времена английские аристократы имели обыкновение вести себя при слугах так, как будто их не существует. Испражнялись и совокуплялись в их присутствии, ковыряли в носу и поедали содержимое, словно никого нет в комнате. С тех пор они, конечно, что-то поняли и изменились, ведь спрос на прислугу многократно превышает предложение.