В летней кухне качался пол. Феликс переменил лаги и перестелил пол.
Ночью они с Ниной купались под низкими южными звездами. Какое это было счастье…
Однажды утром Нина сказала:
– Отец хочет с тобой поговорить. Поднимись к нему в кабинет.
Феликс испугался. Он понял, что его вызывают на ковер. Это тебе не Дина и Зина в проеме между дверьми. Придется отвечать. Но возможен и другой вариант: ему покажут свое место и отберут Нину. Кто он? Нищий творец. И кто она? Принцесса, захотевшая поиграть в простую девчонку. Как в итальянском фильме.
Прокурор сидел в просторном кабинете, за просторным столом и сам был просторный, очень русский, мужиковатый. Смотрел профессионально-пристально. Феликсу показалось, что еще пять минут, и на него наденут наручники.
– Я знаю, что вы женаты и у вас сын, – коротко и ясно проговорил прокурор.
Феликс молчал. Все было правдой.
– Я не хочу, чтобы моя дочь путалась с женатым человеком.
Феликс молчал. Он бы тоже не хотел, будь он на месте прокурора.
– Я не возражаю, если вы войдете в нашу семью. Я вам помогу. У вас будет зеленая улица.
Феликс не понял, что такое зеленая улица. Поднял глаза.
– Я вас не покупаю, – объяснил прокурор. – Просто я больше всего в жизни люблю мою дочь.
– Я тоже люблю вашу дочь, – отозвался Феликс. И это было единственное, что он сказал.
Его любовь к Нине была совершенно другой, чем к Маше. Машу он любил сверху вниз, снисходя. А Нину – снизу вверх, возвышаясь.
Вечером они сидели у моря. Феликс сказал:
– Опомнись. Я – одесская фарца.
– Нет… – тихо ответила Нина.
– Если хочешь, я разведусь и мы поженимся…
Нина заплакала, от счастья и от стыда за свое счастье. Феликс тоже заплакал от торжественности минуты. Но вдруг вспомнил про капитана.
– А где капитан? – спросил он.
– В дальнем плаванье.
– В каком смысле?
– В прямом. Он же капитан.
– А он вернется?
– А нам-то что?
– Пусть возвращается. Или тонет. Это уже его судьба, которая не имеет к нам никакого отношения. Все прошлое должно быть отринуто. Начинается новая жизнь, как новое кино со своим сценарием.
Феликс приехал в Одессу и, прежде чем явиться домой, завернул на базар, купил разной еды. Все же он ехал домой.
Когда открыл дверь и вошел – увидел Машу, лежащую посреди комнаты, совершенно пьяную.
Его не было десять дней, и все эти десять дней она пила и не ходила на работу. Ребенок топтался вокруг матери и не знал, что ему делать. Все это время он питался хлебом и водой. Как в тюрьме.
Феликс застыл. Как она узнала? Ей сказали? Или она почувствовала?
Феликс увидел фотографии киногруппы, разбросанные по столу. Фотограф, работавший на картине, снимал рабочие моменты, жанровые сцены из жизни группы и даже заключительный банкет. На всех фотографиях Феликс смотрел на Нину, а Нина на Феликса и между ними протянут невидимый провод под напряжением. Даже посторонний глаз видел это напряжение, именуемое СТРАСТЬ.
Маша все поняла. И вот реакция. Она глушит себя до полного бесчувствия, потому что если что-то почувствует, умрет от боли. Водка вместо наркоза. А Феликс – хирург. Он приехал, чтобы вырезать ее душу. И при этом хочет, чтобы операция прошла без последствий.
Валик подошел к отцу и поднял к нему бледное личико.
– Папа! – тихо воскликнул он. – Ну сделай что-нибудь. Я больше не могу…
Феликс оттащил Машу в ванную с холодной водой. Потом накормил Валика. Он ел, глядя вниз. В его маленьком мозгу крутились какие-то тяжелые мысли.
Маша очнулась, но есть не стала. Феликс уложил ее спать. Впервые за десять дней она спала на кровати. Маша ни о чем не спрашивала. У нее не было сил, чтобы думать и чувствовать.
Ночью Феликс почувствовал, что умирает. У него млело сердце и казалось: сейчас остановится. Холодели руки и ноги.
Он вызвал «скорую помощь». Его отвезли в больницу, и он таким образом скрылся от обеих женщин.
Феликс попросил врача, чтобы к нему никого не пускали. Врач тоже предпочитал покой для своего пациента. У Феликса была плохая электрокардиограмма: предынфарктное состояние.
В эти дни мне позвонила Валя Нестерова. Она дружила со многими одесситами, и с Ниной в том числе. Я поняла, что это звонок-разведка.
Нина хотела что-то понять и засылала разведчиков.
– Привет, – поздоровалась Валя. – Ну как ты поживаешь?
– Тебя ведь не я интересую, – отозвалась я.
Валя замолчала. Напряглась.
– Он соскочит, – сказала я.
– Откуда ты знаешь?
– Я знаю Феликса.
– Он сделал предложение. Поехал разводиться. И пропал с концами.
– Это называется: сбежал через клозет, – подытожила я.
Валя тяжело замолчала. Она понимала: ей придется нести плохую весть в дом прокурора.
– А ты как поживаешь? – спросила Валя. Ей было неудобно сразу прощаться.
– Как всегда, – ответила я.
Я всегда жила примерно одинаково. Работала. И чего-то ждала.
* * *
Феликс вышел из больницы и через полгода уехал в Германию. По программе Коля. Гельмут Коль – рослый и корпулентный человек, оказался крупным во всех отношениях. Он решил хотя бы частично искупить вину немцев перед евреями.
Вот тут сгодился папаша Феликса – Илья Израйлевич. Сгодились его отчество и национальность. Хоть какая-то польза от человека. И как оказалось – не малая.
Феликс и его семья поселились в красивейшем городе Мюнхен – столице Баварии, неподалеку от пивной, где Гитлер начинал свою карьеру.
Правительство предоставило льготы, по которым можно было не просто существовать, а жить, вкусно есть и даже лечиться. После пустых прилавков перестроечной Одессы немецкие супермаркеты казались страной чудес.
Маша первым делом пошла на курсы немецкого языка. Параллельно подрабатывала, убирала у богатых немцев. Такая работа стоила десять марок в час. Чтобы получить сто марок, Маша трудилась десять часов подряд. Как в спортзале. Без отдыха и с нагрузкой.
Феликс в это время был занят тем, что страдал. Он тоже страдал без отдыха и с алкогольной нагрузкой. Маша его не дергала. Она согласилась бы работать и ночью, только бы Феликс был рядом, даже такой – депрессивный, небритый, постоянно курящий.
Главная радость – Валик. Он пошел в школу и делал успехи. Быстро заговорил по-немецки и даже внешне стал походить на немца. Вписался.