За исключением «варяга» Петрухина, представленного собравшимся в качестве старого доброго друга именинницы, здесь были все свои. Как-то:
— судьи: Устьянцева, Дижоева, Вадим Спиридонович, Валентин Арнольдович;
— дама из бухгалтерии;
— дама из канцелярии;
— дама «Петрухин-так-и-не-понял-откуда».
Таким образом, сугубо математически на одного присутствующего мужика сейчас приходилось по две бабы. А учитывая возрастные несостоятельность и стеснительность Вадима Спиридоновича — нагрузка на мужские плечи возрастала кратно. А как вы хотели? Баба в подпитии — это вам не фунт изюму. Не зря ведь в народе говорят: «Пьяная женщина — легкая добыча, но тяжелая ноша».
— Вадим Спиридонович! Ну что вы сидите такой букой? — капризно вопросила Дижоева, подсаживаясь к ветерану судейского движения. — Расскажите-ка нам что-нибудь интересное!
— Из своей практики? — смущенно уточнил тот и снова покосился на часы. Прикидывая, как бы так, понезаметнее, ускользнуть из сего вертепа.
— Можно из своей. Но чтоб обязательно смешное.
— Зарина Мирзоевна, голубушка! Ну откуда в нашем ратном деле смешному-то взяться? У нас, скорей, наоборот — сплошь трагедии и драмы.
— Не желаю трагедий! — прислушавшись к их разговору, категорично тряхнула головой Устьянцева. — Тогда лучше анекдот. Судейский.
— Да я их никогда не умел запоминать. Вот честное слово!
— Девочки, давайте я расскажу! — попытался перехватить инициативу Валентин Арнольдович.
Последние минут сорок он весьма болезненно наблюдал за бенефисом Петрухина, который легко и непринужденно с ходу очаровал всю женскую аудиторию. Словом, повел себя в «чужом монастыре» совершенно по-свойски и абсолютно, по приватному мнению судьи, по-свински.
— Ой, да знаем мы ваши анекдоты! — отмахнулась от старожила Устьянцева. — Сплошь пошлятина. Пусть лучше Дмитрий Борисович расскажет.
— Запросто. Кстати, для вас просто — Дима.
— Нет-нет, так не пойдет! Пока брудершафта не пили, никакого «просто Дима»! — мгновенно отозвалась Устьянцева и схватилась за бутылку. — А вы, Дмитрий Борисович, пока рассказывайте, рассказывайте.
Петрухин задумался буквально на секунду и выдал. На злобу дня:
— Трое подсудимых сидят в камере. Их по очереди уводят на суд. Первый возвращается: Пять лет! Второй возвращается: Десять лет! Возвращается третий: Вышка! Наверное, вас охранять буду?
Весь народ, за исключением насупившегося Валентина Арнольдовича, зашелся в припадке истерического хохота.
— Ну, за знакомство!
— За близкое знакомство, — принял вызов Дмитрий. — Лилечка, и еще раз с днем рождения.
— Не-е-е-ет, — Устьянцева властно схватила его запястье, мастеря «брудершафтное кольцо». — Это будет следующий тост.
Двое звонко чокнулись, подначиваемые зрителями, медленно и томно выпили.
— У-фф. Просто — Дима!
— Просто — Вика!
Далее последовал крепкий и весьма затяжной поцелуй. Достаточно сказать, что, пока таковой длился, окончательно разозлившийся Валентин Арнольдович успел добрести до водки, набухать себе на треть, выпить и зажевать огрызком чужого бутерброда.
— ВАУ! — провизжала «дама из бухгалтерии» после того, как Петрухин и Устьянцева отлепились друг от друга.
— Йес! — столь же визгливо подтвердила «дама из канцелярии».
А именинница громко захлопала в ладоши и скреативила:
— Народ! У меня идея! А давайте играть в фанты?
— Не помню, какая точно статья в УПК, — отозвалась на это предложение Зарина Мирзоевна, — но там сказано, что желание именинницы — закон…
19:52 мск
Незаметно и плавно обед в «Альфонсе» перетек в ужин. А когда подчистую был уничтожен и он, Брюнет допил остатки «шабли», шумно выдохнул, барственно сложил руки на животе и на правах босса резюмировал:
— Ша, братва. Лично у меня уже башка распухла от этих историй. Что из разряда «ужас нечеловеческий». Предлагаю взять тайм-аут, дабы прослушанное поварить, а откушанное — переварить. Возражения? Возражений нет… А посему так: Сережа, какое-то время ты поживешь здесь, в подсобке у Гены, и под его же доглядом. Только не пытайся сбежать.
— У меня не сбежит, — авторитетно заявил Шепитько. — Да и куда ему бежать? Без документов, без денег, в розыске. Но учтите — на халяву я его кормить не собираюсь. Поработает на кухне.
— Трудотерапия? Это правильно.
— А что потом? — понуро спросил Коптев.
— А потом — напишешь явку с повинной и сдашься. Но не комитетским, а полиции.
— Да какая разница? Все равно они меня найдут и в камере придушат. Лучше уж сразу…
— Не придушат. Надеюсь, Леонид Николаич лично за этим проследит?
В ответ Купцов неопределенно кивнул.
— Я вам не верю. Я теперь никому не верю.
— А тебя, Сережа, никто и не заставляет. Верить. Все, Николаич, поехали…
Виктор Альбертович и Леонид покинули ресторан и направились к директорской «Тахе», внутри которой уже буквально вешался от скуки персональный брюнетовский водила.
— Ты сейчас куда, Николаич?
— Покамест домой. А там все будет зависеть от Димкиных достижений.
— К себе домой, или?.. К Асеевой?
— Виктор! Вот только ты еще не начинай! — болезненно отреагировал на подтекстовую усмешку Купцов. — Достаточно мне подколочек Петрухина.
— Ладно-ладно, молчу. Давай забирайся, мы тебя подбросим.
Вусмерть уставший за эти сутки Леонид от столь щедрого предложения отказываться не стал.
20:11 мск
«Таха» катила в направлении Старо-Петергофского проспекта.
В жарко натопленном уютном кожаном салоне, да после сытного обедо-ужина Купцова тотчас сморило. Вот только покемарить не удалось. Потому как Виктора Альбертовича некстати пробило на «словесный понос». Да еще и «философической» окраски.
— Ну как? После сегодняшних событий не передумал? Обратно в краснознаменную возвращаться?
— Нет.
— Категорически?
— Категоричней не бывает, — подтвердил Леонид, хотя это и было неправдой.
Подробности криминальных художеств действующих сотрудников СКП и в самом деле шокировали Купцова, невольно заставив взглянуть на объективную «службную» реальность под другим, нехорошим, углом.
— Значится, отныне намерен личным примером «являть», жить на одну зарплату и — «никогда никому ничего»? — хмыкнул Брюнет.
— Именно. Являть. На одну. И никогда никому ничего.