Много шуму поднимать не стали, в общем, по анекдоту, «кого надо, того и убили». Меня сослали в медвежий угол, под Тверь, не одного, а с отрядом, чтобы скучно не было. И наказали порядок поддерживать. Не самый плохой результат, многие за такое получали по полной программе. Но тут как черт из табакерки выскочил фон Веддинг и замял произошедшее. В принципе мне это сошло бы с рук, но обнаружилось, что она была беременной. На Западе поднялся вой, да и наши присоединились, но с военной разведкой им не тягаться. Пришлось отрабатывать, такое не забывают. Нет, никто не приказывал, не приходил «за счетом». Просто очень редко ты можешь совместить приятное с полезным. Дело получилось грязное, с кучей трупов.
Пришлось ликвидировать семью банкиров, троих мужчин и двух женщин. Глава данного семейства серьезно заигрался в политику и потерял чувство меры. Подробностей его прегрешений до меня не довели. Но просто так не убивают. Жалею ли я о содеянном? Нет, нисколько.
Сработали мы под бродячую шайку. Мол, не повезло бедолагам, оказались не в том месте, не в то время. Саму шайку мы с помпой уничтожили и представили в доказательства головы. Буквально. Тащить трупы не стали. Общество с неделю ужасалось, а потом переключилось на другие животрепещущие темы. Финита.
Там я и принял роту, что здорово сказалось на криминогенной ситуации: три расстрела прихваченных на «горячем» здорово прочистили мозги. После этого городок могла пересечь девственница с мешком золота. Кроме этого я эпатировал публику своей галереей. Третьяков, блин. В аккуратных рамках располагались портреты Малюты Скуратова, князя Ромодановского, Александра Христофоровича Бенкендорфа и других предтеч корпуса. Можно сказать, отцы-основатели. Публика с пару месяцев обсуждала столь животрепещущую тему.
Китай. Харбин. 1900 год
Подошедший эшелон старались не замечать. Уж очень нелюбимы обществом были его пассажиры. Высыпавшие из вагонов солдаты строились, выводили лошадей ездовые, матюгались артиллеристы, выгружая орудия. Начальник вокзала смотрел на эту суету привычно и в глубине души был рад. Но вот показывать ее не стоило.
– Господин полковник, поймите меня. График, – бубнил диспетчер, обращаясь к офицеру, стоящему у классного вагона.
Да, он приковывал к себе взгляды. Совершенно седой, со шрамом на лице, лет шестидесяти, подполковник излучал ауру. А серебряный череп на фуражке ярко блестел в лучах весеннего солнца. Жандарм, и не просто, а из осназа. Кровавые псы. Привыкли они кровь лить.
Вроде хорошо, а вроде не очень. Ну не могут жандармы воевать, они только с безоружными смелы. Ну ничего, вот китаезы их поучат. Умоются кровавыми слезами. Думы начальника были прерваны, и как? Бесцеремонно, жандармским унтер-офицером. Наглый сопляк спросил его, где можно найти сопровождающего.
– Сами ищите, – через губу произнес хозяин вокзала.
– Так, значит, – весело произнес унтер. – Хрен с тобой, золотая рыбка. Найдем, заодно поищем нового начальника.
– Что? – проревел тот.
– Что слышал. – И, обернувшись к стоящим позади него двум крепким солдатам, приказал: – К господину полковнику его. Саботажник.