– Нет, – произнесла она. – Тернер, ты самый изумительный человек, которого я знаю. И я считала тебя таковым до того, как увидела твои трусы боксеры-брифы.
– Ага. У тебя началась эйфория после спасения от смерти.
– Поэтому мне хочется смеяться?
– Если не над моими боксерами-брифами, тогда да, наверное.
– Эйфория, – прошептала Кейси, размышляя над этим понятием. Именно эйфорию она испытывала, лежа под одеялом рядом с почти обнаженным Тернером. Абсолютная и полная эйфория, будто она никогда не переживала лучшего момента в своей жизни.
– Я должна присмиреть, – произнесла Кейси неразборчиво, словно пьяная. – Но я в эйфории. По крайней мере, на мне не были розовые трусы с надписью «Воскресенье». У тебя тоже эйфория, Тернер?
– Ага, конечно, – резко ответил он. – Я лежу обнаженным с красивой женщиной, и обстоятельства самые неподходящие. Ты выудила у меня личную информацию о моих и своих трусах. У меня такое ощущение, что в твоей жизни невозможно предугадать ни одно событие.
– А ты хотел что-то предугадать? Ты предполагал, что мы будем лежать рядом голые? Когда-нибудь?
Он простонал:
– У меня есть только одно слабое оправдание. И я его уже использовал. Я мужчина. Мужчинам свойственно строить предположения.
– Вот это да! – Кейси казалось, будто Тернер только что объявил об открытии новой планеты. – Мужчины думают о голых женщинах. Всегда?
– Почти, – кивнул он.
– Обо всех женщинах на планете? – Кейси хихикнула.
– Нет, – грубо ответил он. – Не обо всех.
– То есть если ты предполагал, что разденешься, чтобы согреть замерзшую женщину, ты заранее хотел, чтобы это была я?
– Кейси!
– А?
– Помолчи. Я тебя умоляю.
– Я замолчу, если ты просто ответишь на мой вопрос.
Но Тернер не ответил. Он крепче прижал Кейси к себе и положил подбородок на ее макушку. Она уткнулась лицом в его грудь, и ей показалось, что он ей ответил.
От безумной усталости Кейси уснула. Прижимаясь к Тернеру, она постепенно согревалась и меньше дрожала. Итак, опасность миновала.
Разве миновала? Они лежат голые рядом друг с другом и совсем недавно обсуждали свое нижнее белье. Скорее всего, они вошли в опасную зону совершенно другого характера.
Во всех остальных ситуациях Тернер Кеннеди выполнял миссию. Каждое его движение было отточено и хорошо контролировалось, он работал на пределе человеческих возможностей. Он знал, во что ввязывается, какие методы и навыки будет использовать, понимал, что сможет контролировать, а что не сможет. Он ничего не оставлял на волю случая.
Тернер верил себе и людям, которые с ним работали, верил в тщательно вычисленные шансы, даже если эти шансы не всегда были в его пользу.
Тернер не верил в чудеса.
Но, вспоминая о том, что произошло сегодня вечером на треснувшем льду, он начинал думать, будто на этот раз без чуда не обошлось. Каковы были шансы, что он найдет лестницу возле коттеджа? Каковы были шансы, что рядом окажется коттедж? И в этом коттедже найдется все, что ему нужно, чтобы спасти Кейси? Ведь была вероятность, что она пойдет гулять по озеру одна.
Чудо. Тернер снова задумался. Может, у него тоже началась эйфория.
Тернер лежал с Кейси пару часов. Почувствовав, что она наконец согрелась, он осторожно встал. Собака запротестовала. Кейси что-то пробормотала во сне. Он плотнее подоткнул вокруг нее одеяла.
Харпер, по-прежнему мокрая, пыталась прижаться к Кейси. Тернер нашел еще одно полотенце и вытер собаку.
– Глупая овца, – сказал он ей.
Харпер лизнула его в лицо. Тернер принес дополнительное одеяло и укрыл им собаку.
Взяв холодную и мокрую одежду Кейси с пола у дивана, он вынес ее на улицу, едва замечая холод, и развесил ее сушиться. До утра ее одежда не высохнет.
Порывшись в шкафах, он нашел упаковку с бульоном и крекеры. Потом обнаружил газовую плиту. Выйдя на улицу, Тернер нашел вентиль газового баллона и включил его.
Через несколько минут суп был готов. Он немного поел, часть супа скормил собаке. Теперь можно идти и звать на помощь.
Но именно в этот момент Кейси закричала во сне, проснулась и попыталась выбраться из-под одеял.
Тернер мгновенно подошел к ней, снова укрыл ее, лег рядом и крепко прижал Кейси к себе. Ее слезы намочили ему грудь. Он поцеловал ее в макушку, и она наконец успокоилась.
– Мне приснилось, что я в воде, – сказала Кейси.
– Тебе приснился сон. Ты в безопасности. Хочешь поесть? Я сварил суп.
– Из-за меня мы все могли погибнуть, – произнесла она. – Вместо торжества любви Эмили и Коула случилась бы трагедия.
– Эй, даже не думай об этом! Никакой трагедии не произошло.
– Ты мог погибнуть из-за меня. Одна ошибка, и мы бы умерли. Мы бы все плавали в воде.
– Прекрати, – строго сказал он.
– Я… Я не могу. Какая же я дура.
– Это был несчастный случай. Всякое случается. Тсс, ты не дура. Ты далеко не дура.
– Почему я не догадалась? – сказала Кейси. – Собака провалилась под лед! Почему я к ней побежала? Вот идиотка.
– Потому что на этот раз, – тихо произнес Тернер, – ты думала сердцем, а не головой.
– Так всегда получается, – сказала она. – Когда я, черт побери, слушаю свое сердце. И каждый раз я попадаю в беду.
– Расскажи мне об этом, – попросил он. – Откройся мне, Кейси.
При нормальных обстоятельствах она никогда не рассказала бы Тернеру Кеннеди о своих промахах в сердечных делах. Но сейчас обстоятельства необычные. Сегодняшний вечер – из ряда вон выходящий.
– Это долгая история, если я начну с самого начала, – ответила Кейси.
– Нам некуда торопиться.
– Мой отец не мог хранить верность моей матери, – неуверенно начала она, предвидя трудный рассказ. – Кое-кто говорит, все итальянцы бабники, но я не думаю, что причина в этом.
Она умолкла. Боже мой, неужели она действительно собирается обо всем ему рассказать? Они лежат рядом, голые, и она намерена обсуждать с ним свое детство.
Нет. Она собирается обсудить, что бывает, когда слушаешь свое сердце. А это лучше той альтернативы, которую предлагает Тернер. Он хотел, чтобы она думала о чем угодно, кроме ледяной воды озера, в которой чуть не утонула.
– В чем же, по-твоему, причина? – спросил он, побуждая ее продолжать.
– Мой брат заболел раком. Думаю, мой отец просто растерялся. Он считал, что обязан его спасти и защищать, но не смог.
– Каждый мужчина чувствует то же самое, – тихо сказал Тернер. – Он думает, будто его высшее предназначение – защищать то, что ему принадлежит.