– Пошли вниз, – убитым голосом сказал Никита.
Они спустились в ресторан.
Рашель они отыскали в баре.
Она сидела за стойкой. Рядом с ней взгромоздился небритый и сильно волосатый громила, настолько пьяный, что все время промахивался рюмкой мимо рта.
Разумеется, Минцу не приходилось видеть супермодель Раечку ни в действительном детстве, ни в расцвете красоты.
Но сейчас она находилась далеко за ее пределами.
Грузная, даже громоздкая дама средних лет, сильно накрашенная и кое-как завитая, покачивалась на высоком стульчике и говорила пьяному громиле:
– Вот он и сгубил мою молодость и карьеру. Понимаешь?
– Выпьем, – отвечал ей громила.
– Мне нельзя, я всегда за рулем, – возражала Рашель.
Льву Христофоровичу достаточно было одного взгляда, чтобы поставить правильный роковой диагноз.
– Пошли в номер, – печально попросил Никита.
– А бутылку возьмешь?
– Возьму.
– А Эрнеста возьмешь? – она показала на громилу.
– Нет, не возьму. У нас другой гость.
Минц вышел вперед.
– Такой старикашка? – огорчилась модель. – Тогда две бутылки.
Наконец они поднялись в номер.
– Ваш диагноз? – спросил Никита, пока Рашель откупоривала бутылку.
– Диагноз? А никакого диагноза, – возразил Минц. – Все идет своим чередом.
– Объяснись, дедуля, – попросила Рашель.
Она двигалась с трудом. В ней было два метра роста и полторы сотни килограммов веса.
Минц обернулся к Блестящему.
– Ваша дама в курсе эксперимента?
– Только в общих чертах. Так что говорите, чтобы я понял, а больше никто.
– Тогда вернемся в прошлое, – сказал Минц. – Несколько лет назад вы забрали из детского садика…
– Из детского дома.
– Не важно. Главное, что вы забрали пятилетнего ребенка. Потому что вычислили в нем гениального футболиста.
– Я не футболист! – обиделась Рашель.
– И дали ему мой эликсир, чтобы формирование таланта шло как можно быстрее. Скажем, в десять раз.
– В пять, – поправил профессора Никита.
– Развитие идет с ускорением, – сказал Минц. – Организм привыкает к средству и спешит ему помочь. Итак, через три года все ваши подопечные стали двадцатилетними по физическому развитию. Их у вас было много?
– Девять.
– И вы их распродали?
– Это не совсем так.
– Вы их с выгодой распределили? – уточнил Минц.
– Вот именно.
– А в девушку влюбились?
– Он в мой зад влюбился, – заявила Рашель, вытаскивая зубами пробку. – А я его за муки полюбила, представляете?
Женщина годилась Никите в матери, тем более что такой громадине ничего не стоило поднять его и носить на руках.
– Какие перспективы? – спросил Никита. – Это кончится?
– Это кончится, – сурово заявил Минц, – как кончается любая жизнь. Смертью от старости.
– Когда?
– При таких темпах… через несколько лет. Ускорение постоянно.
– Вы обо мне или о ком еще? – спросила Рашель.
Никита только отмахнулся от нее.
– Ну как я не сообразил! – воскликнул он, скрывая голову в ладонях.
– Я не мог вас предупредить, – заметил Минц. – Вы мне адреса не оставили.
– Но сделайте что-нибудь, профессор! – умолял Никита. – Верните мне любовь.
– И он снова над ней надругается, – сказала Рашель.
Она увидела на полке плюшевого медвежонка.
Рашель сняла медвежонка, посадила его на диван, рядом поставила стакан и стала поить медвежонка водкой. Так она играла в куклы.
– Да, – вздохнул Минц. – Процесс с ускорением.
Он принялся подсчитывать, загибая пальцы:
– Вы ее взяли из детского садика, когда ей было…
– Ей было пять лет. Через три года ей стало двадцать.
– Ах ты, мой ребеночек, – ворковала тетя Рашель, гладя медвежонка.
– Дальше процесс пошел еще быстрее, – вздохнул Минц. – Два с половиной года она набирала лет по десять в год. Ей не так еще много…
– Но мне всего тридцать пять! – рассердился Никита. – К тому же она совершенно не соблюдала диету. А я не могу ее разлюбить… верните нам счастье!
– Это липовое счастье, – заявил Минц. – Это ворованное счастье. Это наказание, а не счастье. Вы вели себя как старый сластолюбец, который в семьдесят лет соблазняет двадцатилетнюю девицу.
– Мне было тридцать! В самом расцвете!
– Ах, не говорите! А ей было семь или восемь. Педофил проклятый!
Последние слова вырвались у Минца нечаянно. Он себе никогда раньше ничего подобного не позволял.
– Но она же не виновата! – вдруг нашел аргумент сластолюбец.
– Вот именно, – сказал Минц.
Он задумался.
Рашель напевала колыбельную мишке, а Никита тем временем принялся излагать иные беды своего преступного семейства. Оказывается, через два года успешных выступлений в команде «Грассхопперс» его сынок-футболист достиг сорокалетнего возраста и потерял скорость бега и умение бить по воротам с лету. Шахматист-вундеркинд перестал быть вундеркиндом, а старший лейтенант по интендантской части, великий пройдоха по части строительства коттеджей для командования, за два года докатился до пенсии, хотя по документам ему было чуть больше двадцати. А в армии с этим строго. Не сдал зачета по физкультуре – уходи в запас.
Что стало с балериной в Пермском театре – страшно подумать!
И все это, захлебываясь скупой слезой, Никита рассказал упрямо молчавшему Минцу.
Ему казалось даже, что за время разговора на лице у Рашели прибавилось морщин. Ужас сковал его внутренности.
– Ложитесь спать, – сказал он. – Я разделяю с вами вину. Недаром я прекратил разработки в этом направлении. Мы с вами чуть не погубили человечество.
– А выпить? – спросила Рашель.
– А выпить не будет, – сказал Минц. – Из-за выпить у вас процесс ускоряется.
– Вы вернете ей молодость? – спросил Никита.
– В какой, простите, возраст? – удивился Минц.
– Желательно, чтобы ей стало лет шестнадцать-семнадцать.
– Таких, как вы, только могила исправит, – заметил Минц. – Я могу лишь вернуть организм в нужное русло. Отныне Раиса будет стареть обычными темпами.
– А вот так дело не пойдет! – рассердился Никита. – Я буду жаловаться.