Но сформулировать свои подозрения она не могла. Ума не хватило.
Какие-то кубики-рубики не складывались, потому что она наблюдала явление, которому на земном языке еще нет названия.
Прошло еще несколько дней. И каждый приносил Лукерье тревожные подтверждения: что-то тут не так.
Во-первых, все покойники уже совсем выздоровели и часто встречались на улицах, а вот в поликлинику ходить не желали.
Удивительно, но Лукерье приходилось встречать пациентов и в сопровождении женщин. Ну ладно юноша Василий – у него возраст такой. А что вы скажете о Тимуре Байсуридзе, которого Лукерья застала вечером в городском парке, через который порой ходила, чтобы сократить расстояние до дома? Он сидел на лавочке, обняв одной рукой за плечи ту самую Пальмиру, простите за выражение, а в другой держал письмо от английской королевы и читал его с грузинским акцентом.
Лукерья даже замерла от изумления. Ну ведь человеку сто десять или сто двадцать! А он красотку за ухо кусает!
– Что? – спросил Матвей Тимофеевич. – Удивляешься?
Лукерья отшатнулась от него – испугалась. Подошел незаметно.
От Тимофеевича пахло мужским одеколоном «Арамис» и мужскими гормонами.
– Пошли по пиву дернем? – спросил он.
И Лукерья согласилась.
Сколько лет не соглашалась ни с одним мужчиной, а тут согласилась. Может быть, любопытство одолело, а может быть, от Матвея так несло самцом во цвете лет, что в ней дрогнуло что-то женское, нежное, податливое.
Они уселись за столик над самой рекой. Оркестр играл нечто возвышенное, быстрое, как сердце на свидании.
– Я, можно сказать, терзаюсь, – сказала Лукерья Маратовна. – Ты мне прямо в тело заглядываешь, а я твой последний вздох на днях приняла.
– Не может быть, – расхохотался Тимофеевич и в один глоток опрокинул в себя пол-литровую кружку.
– А ведь чудес не бывает, – сказала Лукерья, как ее когда-то научил Аркадий Борисович, ее наставник в гигиене и любви. – Это медицинский факт.
Матвей долго хохотал и спросил:
– А можно тебя без отчества называть, просто Лушей?
Словно до этого величал по отчеству. Смешные люди эти мужчины.
Но когда он в ответ на согласие крепко схватил ее за коленку, Лукерья вырвалась и заявила:
– В принципе, я другому отдана и буду век ему…
Слово «верна» изо рта не вылезло, не захотело. Лукерья как бы забыла Пушкина и зарделась, но в темноте не было заметно.
– Я же дурного не желаю, – сказал Матвей. – Я хочу одарить тебя любовью.
Нет, вы только подумайте! Покойный Матвей Тимофеевич таких слов и не подозревал.
И тут в мозгу Лукерьи получилось короткое замыкание.
– Ты не Матвей Тимофеевич! – твердо сказала она. И в памяти ее встал тот бестелесный мужчина, который как бы вошел в тело свежего покойника.
– А кто же я? – Матвей даже не обиделся, но глаза стали внимательные и серьезные, даже прискорбные. – Кто же я такой, если не Матвей Тимофеевич, которого ты в попу колола шприцем? Может, мне раздеться и ты тогда узнаешь?
– Ты не думай, – сказала Лукерья, – в милицию я не пойду.
– А тебе и не поверят.
– И не поверят…
Тут из кустов вышел Тимур Георгиевич, подтянутый и бодрый, несмотря на возраст. В руке была кружка пива.
– Я присоединюсь? – спросил он.
– Не помешаешь, – ответил ему Матвей. – Мы тут о мертвецах разговариваем, может, поможешь Лушке разобраться.
– Чего же не помочь, Лукерья Маратовна, если не ошибаюсь.
Он прихлебывал пиво маленькими глоточками, как гоголь-моголь. Редкие седые волосы от малейшего ветерка поднимались над головой. В остальном он был мужчина что надо.
– Мы ведь с Матвеем как братья.
– Ага, – кивнула Лукерья.
Матвей подвинул ей непочатую кружку, в голове немного шумело, и там гнездилась непривычная смелость.
– Как братья. И с Васей тоже.
– Не только с ним. Нас уже много, в одном Гусляре…
Байсуридзе замолчал и оглянулся, будто ждал подсказки.
И в самом деле, из темных кустов тонкий голос подсказал:
– Тридцать два человека.
– Видишь – тридцать два. И скоро будет еще больше.
– И зачем это?
– Внедряемся, – вмешался Матвей. – Окультуриваем Землю. Будем изменять генетический материал. Пора вам втягиваться в общую жизнь цивилизованной Галактики.
– А как вы это… окультуриваете?
– Мы никому не делаем зла, – сказал Тимур Георгиевич. – Ждем, пока кого-то схватит смерть. Неизбежная гибель. И в момент смерти наш человек входит в погибшее тело, оживляет его и существует. Ты же ведь уже догадалась?
– Догадалась, – согласилась Лукерья, допивая вторую кружку. – Как увидела, так и догадалась.
Медсестра врала, потому что даже в тот момент она не совсем догадалась. В нарушение медицинского факта кто-то в кого-то вторгался.
– А потом что будет? – спросила Лукерья.
– А потом нас станет много, мы женимся на вас, земных женщинах, вы родите хороших культурных детей, и постепенно жизнь на Земле станет все лучше и лучше.
С этими словами Матвей нежно, но крепко взялся за коленку Лукерьи, а за вторую, куда нежнее и мягче, ухватился Байсуридзе.
Ах, какая волна желания и страсти накрыла Лукерью с головой!
– Пошли к тебе, – прошептал Матвей.
– Нельзя, – прошептала Лукерья, – мой там пришел, пьяный спит. Как всегда, никакой пользы.
– Знаем, – вздохнул Байсуридзе. – Еще как знаем. Городок наш небольшой, все слухи, сплетни, как лягушки, по луже прыгают.
– Хоть бы его чёрт прибрал! – в сердцах промолвила Лукерья и осеклась, потому что до сих пор была неравнодушна к своему непутевому.
Провожал ее домой Матвей. Байсуридзе побежал на какое-то другое свидание.
– А тебя дома не хватятся? – спросила Лукерья.
– Они меня с утра отравить пытались, – ответил с кривой усмешкой Матвей, – я их всех из дома выгоню. Не хочется жить с людьми, которые желают твоей смерти. Да ты их знаешь как облупленных, одна племянница чего стоит!
Лукерья вздохнула. Она их знала.
Матвей проводил Лукерью до самой двери. Жила она в двухэтажном доме коридорной системы, бывшем бараке. Они вошли в прихожую нижнего этажа, голая лампочка в пять свечей горела под потолком.
– Один поцелуй, – прошептал Матвей, – и я уйду, как будто меня и не было.
– Нет, – одними губами ответила Лукерья, но больше звуков не издала, потому что ее губы были прижаты к зубам инопланетного мужика.