– Пример наивный, – сказал Минц, – но верно передает суть человеческих отношений. Тем более, если ты станешь этому захватчику объяснять, что нельзя отнимать сотки у соседа, он ответит: «Это ваши проблемы», что стало самым популярным высказыванием в мещанской среде.
– Наша обязанность быть монитором, – заметил волшебник Эскалибур. – И как только мы заметим тревожные тенденции, немедленно принимать меры.
Его черные, блестящие, выпуклые глаза сверкали при этом так зазывно и лукаво, что казалось, будто он рассуждает о веселой выпивке или танцульках. А не о судьбах нашей планеты.
Он материализовал несколько бутылок пива «Сибирская симфония», и Удалов подумал: ну зачем такому пройдохе золотые рыбки, он же сам почище их может колдовать.
– А вот и не так, – перехватил его мысли волшебник. – Я могу решать проблемы житейские, бытовые, но никого мне не сделать владычицей морскою или даже сватьей бабой Бабарихой.
– Вот именно, – подтвердил профессор Минц, занятый своими мыслями.
И тут внимание мудрецов Великого Гусляра привлекла Тася.
Тася живет через два дома, ей семнадцать лет, она не то чтобы красива, но чертовски мила, всегда лохмата, всегда курноса и губаста. Куда она идет – не столь важно, но если сказать правду, то к своей тетке, чтобы та сшила ей нечто рискованное. Если у тебя нет денег, чтобы одеваться в парижских бутиках, да, впрочем, и бутиков в Гусляре еще не завелось, то всегда остается надежда на тетушку современных взглядов.
Тася была девушкой воспитанной, и она вежливо поздоровалась с дедушками и дяденькой, которые сидели за столом и пили пиво.
Дедушки и дядя тоже с ней поздоровались.
Пройдя несколько шагов, Тася замедлила шаги и потом приостановилась.
Что-то было неладно.
Мужчины на нее неправильно смотрели.
В семнадцать лет хорошенькая девушка отлично знает, как мужчинам полагается на нее смотреть. И она, хоть, может быть, вслух возражает против таких наглых взглядов, понимает, что они – своего рода комплименты. И пока взгляды несутся к ней со стороны половозрелых мужчин, у нее еще всё впереди.
А Тася, миновав мужчин за столом, вдруг поняла, что они на нее смотрят не так. Равнодушно смотрят. Как Лидия Семеновна в поликлинике на профилактике.
Она обернулась.
Никакой реакции. Флюиды до нее не долетели.
Тася пожала плечами и быстро пошла дальше, подчеркнуто раскачивая бедрами.
Никаких взглядов.
А через минуту и мужчины сообразили, что происходит нечто неладное.
– Видно, я совсем старым стал, – сказал Минц. – Гляжу на это лолитское создание, и ничто во мне не трепещет.
– Это пиво виновато, – сказал Удалов.
– Пиво ли? – произнес Ходжа Эскалибур. – Мне на возраст жаловаться рано. Еще второй тысячи лет не разменял.
– Климат, – сказал Минц. – Совершенно испортился климат.
За воротами заиграла музыка.
Они повернули головы.
У дома напротив остановилась кавалькада в составе двух иномарок и туристической пролетки. Именно в ней сидели жених с невестой.
Жених спрыгнул с пролетки.
Гости стали хлопать в ладоши.
Жених протянул руки к невесте.
– Ты что? – строго спросила невеста. – Платье помнешь.
– И то правда, – сказал жених и первым пошел в дом.
– Невесту забыл! – крикнули из толпы родственников.
– Да ладно, – отмахнулся жених. – Выпить хочется.
– Как выпить, так без меня! – возмутилась невеста, спрыгнула с пролетки и, подобрав подол, ринулась в дом.
За ней потянулись зрители и свидетели.
Минц нахмурился.
– Неладно, – сказал он. – Не нравится мне это.
Со стороны площади Землепроходцев послышался страшный рев, земля вздрогнула. Именно в этот момент самка с планеты Два-икс заглотнула своего любимого мужа.
– Разгул желаний, – произнес Ходжа Эскалибур. – Мы стоим на краю пропасти.
Во двор вошел Максимка-младший, внук Удалова.
– Вас отпустили на каникулы? – спросил дедушка.
– Отпустили, – ответил Максимка, вынул из ранца учебник «Родная речь» и принялся на ходу вырывать из него страницы. Страницы летели позади него, как стая чаек.
– Ты что делаешь? – испугался Удалов.
– Так ведь нас отпустили! – сказал Максимка.
– Это не означает, что вас не призовут в школу в будущем учебном году, – сказал дедушка.
– Чёрта с два! – ответил внучек. – Не видать им меня больше там как своих ушей.
Он продолжал рвать учебник, и Удалов не выдержал, вскочил, выхватил остатки книжки у ребенка, дал ему подзатыльник. Не успел еще Максимка зареветь, как профессор Минц спросил:
– И чем ты намерен отныне заниматься?
– В спецназ пойду, – ответил ребенок. – Буду террористов мочить.
– Славный мальчик, – заметил Ходжа. – Наверное, он будет решать национальный вопрос.
– Мальчик переутомился, – сказал Удалов и потащил сорванца домой.
Переутомился крошка, ничего страшного. С другими что-то происходит, но с нашими отпрысками дурного быть не может.
По детским воплям и мужскому крику было понятно, как они взбираются по лестнице на второй этаж.
Минц отпил из горлышка.
– Не может ли поведение ребенка, – сказал он, – быть связано с преступными или легкомысленными желаниями наших сограждан?
– Я вас не понимаю, коллега, – ответил Ходжа Эскалибур.
Минц слегка поморщился. В устах Ходжи Эскалибура слово «коллега» имело несколько издевательский оттенок. Минц был естественником, трезвым профессором и скептиком. Ходжа Эскалибур, появившись в Великом Гусляре, начал создавать какую-то языческую секту, соблазнять своих юных жриц, строить трехэтажный коттедж из вишневого датского кирпича, давать объявления в городскую газету о сеансах черной и белой магии и печатать гороскопы, которые совершенно не сбывались, но в которые верил весь город. Может быть, Ходжа Эскалибур был жуликом, а может быть, ловким фокусником, а может быть, там что-то было нечисто, но он так ловко умел втереться в доверие к достойным людям, что отделаться от него было невозможно. Даже Минца он смог обаять, причем совершенно нестандартным образом. Он стал ходить на стадион «Речник» и болеть за местную футбольную команду, причем всегда оказывался на соседнем с Минцем месте. А вы не представляете себе, как сближает совместное лицезрение спортивных состязаний. Люди высокого ранга смотрят теннис или даже делают вид, что играют в теннис, а вот демократы духа всегда идут на стадион болеть за футболистов.