И тогда дядя Лаубазанц бить племянника не стал, а велел обеспечить постоянное наблюдение за машиной и Куплингом.
Преторий Лаубазанц был человеком мудрым и знал, что рано или поздно любой преступник расколется и чем-нибудь себя выдаст. А так как Адик с мамашей жили в одном дворе с Лешей, обеспечить наблюдение оказалось нетрудно.
Впрочем, события разворачивались так быстро, что мучиться не пришлось. Три дня Адик смотрел за тем, как машина выезжает со двора. Дальше наблюдение подхватывала Эсти.
Именно ей принадлежало странное наблюдение или даже открытие.
– Адик, – сказала она, когда друзья сидели на земле, спиной к навесу автобусной остановки, и курили. – Адик, он не заправляется.
– Как так не заправляется? – удивился Адик.
– За три дня он ни разу не подъехал к заправке. Я своим глазам сначала не поверила, а потом пошла к Кольке на заправку, и он подтвердил: «Ни разу Леша твой на заправку не заезжал».
– Значит, у него дома цистерна стоит?
– Скажи лучше – нефтяная скважина.
– А что? Без нефтяной скважины теперь редко кто обходится. Особенно в нашем государстве. Пошли поглядим, что у нее внутри, – сказал Адик.
Это была хорошая идея, но осуществить ее удалось только ночью.
Адику даже свистеть не пришлось. Эсти уже ждала его на улице.
Машина Куплинга стояла под фонарем, так настояла тетя Эльвира. Она обещала всю ночь выглядывать наружу. Но сама крепко спала.
Адик отвинтил крышку от бака.
Понюхал. Потом взял веточку с земли и сунул ее внутрь. Вытащил. Еще раз понюхал.
– Нет, не бензин, – сказал он.
Девочка тоже понюхала веточку, потерла ее пальцами, снова понюхала.
– У меня нюх звериный, – сказала она. – Никакого бензина. А палочка мокрая. Значит, бак полон воды.
– Вот гад! – возмутился Адик.
Он теперь сильно не любил Лешу. По разным причинам. Унижение занимало среди них не последнее место.
– А чего ты сердишься? – спросила Эсти.
– На воде ездит! Это ж надо!
– А разве можно на воде ездить?
– Изобретатель!
В это единое слово Адик вложил все презрение простого человека к выкрутасам интеллигента.
– Большие деньги можно зарабатывать, – озвучила Эсти мысли Адика.
– А может, это не просто вода, – произнес Адик, – а спецвода. Она только кажется водой.
– Где же он ее берет? – спросила Эсти.
– Наверное, скважину прорыл. Выкопал и качает. А никто ее от воды отличить не может. И мы в дураках, а он в Москве секрет продаст.
Эсти отрицательно покачала головой.
– Так не бывает, – сказала она.
Наверху открылось окно, и тетка Эльвира, которая вдруг проснулась от предчувствий, высунулась и завопила на весь двор:
– Ты у меня только поугоняй, поугоняй!
Пришлось бежать.
Эсти пошла в лес, она ночами порой ходила повидаться с родителями, иногда и поохотиться с ними, а Адик решил, что пора отдать свой секрет старшим. Он все же был членом семьи и понимал, что, если утаишь, а потом все откроется, наказывать будут его.
Дядя Преторий Лаубазанц принимал ванну, но племянника, который сказал, что у него срочные новости, к дяде пропустили.
Дядя считал, что с подопечными надо быть строгим, но нельзя доводить детей до отчаяния. Пускай на что-нибудь надеются. Весь город знал, что Леша собрал машину из консервной банки, а это было неправильно, это нарушало порядок. У человека должна быть машина соответственно его положению и бабкам, в смысле деньгам. А Леша был бедный. Лешу надо было поставить на место.
И вы можете себе представить, какая буря поднялась в справедливой душе дяди Претория, когда Адик заявил, что машина – обманка. Никакой машины нет, а есть детская игрушка, которая ездит на воде. Ха-ха, как говорят французы!
Эти презрительные слова не означали, что дядя Преторий не заинтересовался. Еще как заинтересовался. Он всегда гордился тем, что его нюх не подводит. Почуял – значит, было что чуять. И нет ничего удивительного в том, что он на следующее утро лично явился к сараю Леши Куплинга, который там кое-что изобретал, чтобы сгонять на машине к озеру Копенгаген. Машины надо испытывать в сложных условиях.
– Значит, ездим? – спросил дядя Преторий, не поздоровавшись.
Его живот навис над Лешей, который сидел на корточках рядом с машиной, и закрыл солнце и небо.
– Ездим, – вякнул из-под дяди Леша.
Ему бы сейчас сказать, как Диоген римскому солдату: «Отойдите, вы мне солнце загораживаете». Но Лешенька из школьной программы помнил, как печально закончилось все для Архимеда.
– Слухи ходят, – сказал дядя, – что машина у тебя неполноценная.
– Неполноценная, – согласился Леша.
– Шутки с водой позволяешь.
– Разве это шутки? – ответил Леша.
– Специальная вода, говоришь?
– Кому как.
– Замена бензину?
– Это вам Адик сказал?
– Какой Адик? Какой такой Адик? Ты мне мою семью не задевай. Мой Адик в школу ходит, ученым-мученым будет, не то что мы с тобой, необразованные…
Дядя Преторий задумался, не слишком ли он нажал на необразованность Леши. И принял решение.
– О присутствующих не говорят, понимаешь?
Леша понял, что Архимеда из него не получится. Поэтому поднялся и отошел шага на два.
«Как же, – подумал он, – этот Адик догадался, что у меня в баке вода налита? Ведь никто об этом не знал… А может, это Эсти?» Эсти ему давно нравилась, то есть занимала его. Не зря ведь Миша Стендаль о ней статью написал «Взращенная свободной». Правда, центральные органы ее не заметили. Может, это и к лучшему. Если бы Эсти не понравилось, что ее изучают, могла получиться трагикомедия.
– Покатаемся? – спросил дядя Преторий.
– Я за вами заеду, – ответил Леша.
– И не обманешь?
– Вас разве обманешь?
– Ты прав, юноша. Старого Лаубазанца еще никто не обманул. Я у себя на дворе буду в шахматы играть. Старость не радость, ходы стал забывать, понимаешь?
Туша дяди Претория ушла, а Леша занялся машиной дальше. Многое еще в ней надо и хотелось улучшить и подтянуть. Жаль, что с деньгами плохо. И бедным человеком быть плохо.
Когда он выехал со двора, то увидел Веронику Павловну. Вероника Павловна шла из школы, усталая, хоть и провела всего два урока. Вероника Павловна была преподавательницей, потому что ее мама была преподавательницей, и бабушка была учительницей, а тетя Зоя – воспитательницей в яслях. Но эту работу Вероника Павловна не выносила, учеников боялась, а коллег не жаловала. Да и они ей платили тем же. Все время приходилось о них думать, переживать и беспокоиться. Ведь нелюбовь тоже требует нервного напряжения, и кровь Вероники Павловны всегда была накачана адреналином, как у спринтера или домушника.