— А это кто такие? — с подозрением спросила старушка.
— Они со мной, — объяснил Шустрый, — это мои товарищи. Нам надо поговорить о серьезном деле.
Все десятеро вошли в чистенькую залу и остановились перед столом, за который уселась старуха. Они насупленно молчали и кутались в черные плащи.
Старуха надела очки и внимательно оглядела едва различимые лица.
Она что-то неразборчиво бормотала. Она знала всех этих типов как облупленных и видела их насквозь. Ей было восемьдесят шесть лет, а грамоту она начала преподавать в этом городке еще тогда, когда грамота считалась столичной премудростью. Она учила грамоте будущих отцов, потом их детей и внуков. Некоторые из тех, кого она бивала линейкой по затылку, стали потом влиятельнейшими людьми. Она давно ушла на покой и жила одна в уединенном домишке. Она могла бы спокойно никогда не запирать двери, потому что «синьора Кристина» была местным национальным достоянием и никто ее и пальцем не посмел бы тронуть.
— Ну и? — спросила синьора Кристина.
— Ну, в общем, случилось так, — пустился в объяснения Шустрый. — Были у нас тут выборы. И победили красные.
— Поганый народ красные, — заметила синьора Кристина.
— Эти победившие красные — мы и есть, — продолжил свои объяснения Шустрый.
— Все равно — поганый, — повторила синьора Кристина. — Еще в 1901-м твой отец, идиот, требовал, чтобы я сняла со школьной стены Распятие.
— То были другие времена, — сказал Шустрый. — Теперь всё не так.
— Допустим, — пробормотала старуха. — Ну и что с того?
— А то, что хоть мы и выиграли, но в совет прошло двое из меньшинства, двое черных.
— Каких таких черных?
— Ну, реакционеров: Спиллетти и кавалер Биньини.
Синьора Кристина усмехнулась:
— Эти-то, конечно, из вас, красных, мигом желтых сделают. Представляю, сколько глупостей вы наговорите!
— Вот мы и пришли сюда, — тихо сказал Шустрый. — Что нам еще оставалось? Кроме вас, нам ведь положиться не на кого. Вы должны нам помочь. Мы, разумеется, заплатим.
— Помочь вам?
— Тут перед вами весь муниципальный совет. Мы будем приходить к вам по вечерам огородами, а вы будете с нами заниматься. Проверять доклады, с которыми нам потом выступать, объяснять всякие непонятные слова… Мы знаем, что нам нужно, синьора, не стихи заучивать, а говорить красиво: с этими двумя черными нам надо вести дискуссию так, чтоб комар носа не подточил, а то выставят нас на посмешище перед населением.
Синьора Кристина сурово покачала головой:
— Если б вы в свое время не шалопайничали, а учились как следует, то теперь…
— Синьора, тридцать лет ведь прошло!
Синьора Кристина надела очки и расправила плечи. Казалось, она помолодела на тридцать лет. И все остальные тоже помолодели лет на тридцать.
— Садитесь, — сказала синьора Кристина. Все расселись по стульям и табуреткам.
Синьора Кристина приподняла светильник и внимательно посмотрела каждому в лицо: это была беззвучная перекличка. За каждым лицом — имя и воспоминание о школьных годах.
Пеппоне сидел в самом темном углу, немного в стороне.
Синьора Кристина подняла светильник еще выше, потом опустила его и погрозила сухоньким пальцем.
— А ты иди вон, — сказала она твердо.
Шустрый попытался что-то возразить, но синьора Кристина покачала головой.
— Ко мне в дом Пеппоне не должен являться даже на фотографии! — воскликнула она. — Слишком много я от тебя натерпелась. Иди и больше мне на глаза не показывайся.
Шустрый в отчаянии развел руками:
— Синьора Кристина! Как же быть? Ведь Пеппоне — мэр!
Синьора Кристина встала, потрясая палкой:
— Мэр или не мэр, вон отсюда, не то уши надеру!
Пеппоне поднялся.
— Говорил я вам, — произнес он, подходя к двери, — слишком много она от меня натерпелась…
— Не забудь: здесь ноги твоей не будет, стань ты хоть министром образования! — пригрозила ему синьора Кристина, снова усаживаясь. — Осел!
Дон Камилло беседовал с Распятием в пустой и темной церкви, где горели лишь две свечи у алтаря.
— Не думай, что я усомнился в Твоих деяниях, — заявил он со вздохом, — но на Твоем месте я бы не допустил, чтобы Пеппоне стал мэром, да еще при таком муниципальном совете, в котором только два человека умеют как следует читать и писать.
— Образование еще ничего не значит, дон Камилло, — ответил Христос с улыбкой. — Главное — это идеи. Самые прекрасные речи ни к чему не ведут, если за красивыми словами не стоят конкретные дела. Прежде чем судить этих людей, нужно их испытать.
— Это правильно, — согласился дон Камилло. — Но я к чему завел этот разговор? Если бы выиграли люди адвоката, починка колокольни была бы мне обеспечена. Хотя, с другой стороны, если колокольня и обвалится, не велика беда, зато теперь в городке воздвигнут «Народный дом»: с продажей ликеров, танцами, азартными играми и варьете!..
— И зверинцем, чтобы держать там таких ядовитых змей, как наш дон Камилло, — закончил Иисус.
Дон Камилло опустил голову. Ему было неприятно, что он мог выглядеть таким злонамеренным. Потом он снова поднял голову:
— Зря Ты так плохо обо мне подумал. Ты знаешь, что для меня значит сигара. Так вот смотри, что я сделаю с ней, единственной, которая у меня осталась.
Он достал из кармана сигару и раскрошил ее огромной ручищей.
— Молодец! — отозвался Христос. — Молодец, дон Камилло! Я принимаю твое покаяние и твою епитимью. А теперь покажи, как ты выбрасываешь сигарную труху. Я ведь знаю: ты можешь засунуть ее в карман, а потом выкурить в трубке как обыкновенный табак.
— Но мы же в церкви! — возразил дон Камилло.
— Ничего, дон Камилло, пусть это тебя не заботит — брось табак вон в тот угол.
Дон Камилло исполнил, что было велено, а Христос одобрительно смотрел на него. В этот момент послышался стук со стороны ризницы и вошел Пеппоне.
— Добрый вечер, синьор мэр! — с преувеличенной учтивостью воскликнул дон Камилло.
— Послушайте, — сказал Пеппоне, — если христианин сомневается в каком-то своем поступке и приходит к вам, чтобы рассказать об этом, и если вы видите, что он наделал ошибок, вы ему об этом скажете прямо или промолчите?
Дон Камилло рассердился:
— Как ты смеешь сомневаться в моей прямоте? Первейший долг священника — указывать на все ошибки, совершенные кающимся!
— Отлично, — сказал Пеппоне. — Вы готовы принять мою исповедь?
— Готов.
Пеппоне достал из кармана потрепанную тетрадку и начал читать: «Сограждане, покамест мы тут приветствуем победу левых сил…»