Никто в эту ерунду, конечно, не верил, но все думали о ней, когда в зимние ночи ревел порывистый ветер и издалека доносился тоскливый собачий вой.
Такой была и ночь наших влюбленных. Она навевала мысли о хромом мельнике и затопленной церкви.
Около одиннадцати в дверь приходского дома постучали. Дон Камилло соскочил с кровати. Это был один из домодчадцев Филотти.
— Джина пропала, — прокричал он возбужденно, — старик вас требует немедленно к себе.
Коляска полетела по темной дороге. Семейство Филотти к приезду дона Камилло уже собралось на большой кухне. Там были даже дети в ночных рубашках, глаза их были огромные и круглые, в точности как пятаки короля Умберто.
— В комнате Джины стукнули ставни, — доложил старый Филотти, — Антония пошла посмотреть, а там — никого. В окно выпрыгнула и убежала. А на комоде записку оставила.
Дон Камилло прочел короткую записку: «Мы уходим насовсем. Мы поженимся в церкви, как все нормальные люди, или в старой церкви, и тогда вы услышите, как по нам прозвонит колокол».
— Они ушли не больше часа назад. В 9.40 жена Джакомо относила ей свечу, и она была еще в доме.
— За час немало может случиться, — тихо сказал дон Камилло.
— Дон Камилло, вы что-нибудь знаете об этом?
— А что я могу об этом знать?
— Ну и слава Богу, — завопил Филотти, — а то я уж испугался, что они пришли к вам, а вы их и пожалели, пусть сдохнут лучше, проклятые, пекло по ним плачет! А мы идем спать!
Дон Камилло стукнул по столу своим стопудовым кулаком.
— Еще чего, спать! В преисподнюю прямиком тебе дорога, выживший из ума старикашка! Их нужно найти.
Дон Камилло устремился к двери, все последовали за ним, включая женщин и детей. И только старик остался сидеть в огромной пустой кухне.
* * *
По большой дамбе дул ветер, но ниже, между дамбой и рекой, воздух был совсем неподвижен, как будто он зацепился за голые ветки кустарника и осел на них. Парень и девушка шли молча. Они остановились у самой кромки воды.
— Вон там старая церковь, — показал Мариолино.
— Они услышат, когда зазвонит ее колокол, — прошептала Джина.
— Чтоб их всех! — выругался он вполголоса.
— Перед смертью не стоит никого проклинать, — вздохнула она. — Проклятье на нас, ведь мы собираемся лишить себя жизни, а это — страшный грех.
— Моя жизнь принадлежит мне, что хочу, то с ней и делаю, — с горечью в голосе возразил юноша.
— А свидетелями нам будут хромой мельник и старый церковный сторож, — вздохнула девушка.
На песок набежала волна и намочила им ноги.
— Холодная, как смерть, — поежилась Джина.
— Это будет длиться недолго. Мы подплывем к омуту, обнимемся покрепче, и нас затянет на дно.
— Они услышат, как звонит колокол, — прошептала Джина. — Он зазвонит так громко, как еще никогда не звонил, ведь старый звонарь получит сразу двух гостей. Мы крепко обнимемся, и никто ничего нам не скажет.
— Смерть связывает крепче, чем священник, крепче, чем мэр, — сказал Мариолино.
Девушка не ответила.
Ночью река влечет к себе, как пропасть; тысячи девушек во все времена, оказываясь на берегу реки ночью, вдруг подходили к воде и медленно входили в нее и шли, шли, пока вода не скрывала их целиком.
— Мы пойдем, держась за руки, — повторяла почти про себя Джина, — а когда земля уйдет из-под ног, мы доберемся до омута, туда, где старая церковь. Там мы обнимемся.
Они взялись за руки и пустились в страшный путь.
* * *
Дон Камилло выбежал из владений Филотти и устремился по дороге, ведущей к реке. А за ним — все семейство.
— У трансформаторной будки разделимся: одни пойдут с этой стороны дамбы, другие — с той. Одни вверх по течению, другие вниз. И если они еще не дошли до реки, мы их перехватим.
Все шли молча, и каждый нес в руках огонек: фонарь, свечу, керосиновую лампу, масляный светильник.
Метров через сто они подошли к перекрестку с боковой дорогой и чуть не врезались в другую толпу — людей с Выжженной Земли. Они были там все, разумеется, кроме старика. А руководил ими Пеппоне. И в этом не было ничего странного или чудесного, просто дон Камилло, выходя из дома и садясь в коляску Филотти, велел старой служанке бежать со всех ног к мэру и все ему рассказать, чтобы он предупредил своих большевиков с Выжженной Земли.
Вожаки остановились один напротив другого и окинули друг друга гордым взглядом. Пеппоне снял шляпу и поздоровался. Дон Камилло ответил, также снимая шляпу. Дальше пошли все вместе. Море огоньков в ночи — романтическая сцена, как в какой-нибудь книге.
Перед самой дамбой верховный главнокомандующий дон Камилло распорядился:
— Поднимаемся на дамбу и расходимся.
* * *
Шаг, другой, третий, вода уже доходит до колен, она уже не кажется холодной. Путь продолжается медленно и неотвратимо. И вдруг с дамбы раздается крик. Беглецы оборачиваются, на дамбе десятки огней.
— Они нас ищут, — сказала Джина.
— Поймают — убьют, — воскликнул Мариолино.
Еще десять шагов — и они дойдут до омута. Но река и смерть их больше так не влекут. Огни, люди, крики настойчиво воссоединяют их с жизнью.
Одним прыжком они выскакивают на берег, оттуда на дамбу. За дамбой их ждут пустынные поля и леса. Но их уже заметили, за ними погоня.
Они бегут по дамбе, а под дамбой с обеих сторон несутся две разъяренные своры родных, обгоняют их и по команде задыхающегося, как стадо взмыленных боевых быков, Пеппоне, забираются на дамбу, воссоединяясь вновь.
Тут подоспел подхвативший сутану дон Камилло, и западня захлопнулась.
— Негодяйка! — закричала какая-то из Филотти, прорываясь в сторону Джины.
— Мерзавец! — завопила другая, с Выжженной Земли, и кинулась на Мариолино.
Филотти схватили свою девчонку, люди с Выжженной Земли — своего мальчишку. Послышались женские крики. Но тут показались дон Камилло и Пеппоне, каждый них сжимал в руках устрашающего вида дубину.
— Именем Господним! — крикнул дон Камилло.
— Именем Закона! — крикнул Пеппоне.
Все притихли. Колонна построилась, и все пошли в сторону дома: впереди Ромео и Джульетта, за ними дон Камилло и Пеппоне с прилагающимися к ним дубинами. А за ними, сомкнув ряды в абсолютной тишине, — оба враждующих семейства.
Как только процессия спустилась с дамбы, пришлось остановиться. Дорогу им преграждал старый Филотти. Завидев внучку, он воздел к небу кулаки, и в этот-то момент подоспел, задыхаясь, дед Мариолино. Он тут же попытался наброситься на внука. Старики стояли плечо к плечу, будто чудо какое случилось. И тут они взглянули друг на друга и, несмотря на то, что им было сто семьдесят пять лет на двоих, глаза их загорелись молодым задором.