– Где тут свет включается? Ага, нашел…
Гончаров взял первый паспорт.
– Ага, Корсунь Иван Петрович. Паспорт подлинный. – Потом поднял водительское удостоверение Корсуня и внимательно просмотрел. Не похоже, что поддельное. Сунул в карман. – А кто у нас второй? Так… Рахимов Тимур Рустамович.
– Он самый, гражданин начальник. Так в чем дело?
– Отбывал в заключении?
– С чего ты взял?
– Почему тогда «гражданином начальником» величаешь?
– А так важнее, – ощерился в кривой улыбке Рахимов.
– Где стволы, гражданин Рахимов?
– Какие стволы?
– Которыми вы торгуете. – Майор спрятал документы в накладной карман.
– Понятия не имею, о чем ты говоришь, начальник, – снова улыбнулся Рахимов, и на губе четко проявился аккуратно заштопанный шрам.
– Товарищ майор, – подошел лейтенант, – стволы нашли. Пятнадцать коробок. Пистолеты Макарова, видимо, те самые… Все в смазке!
– Где они были?
– Десять коробок в подвале, остальные – на чердаке.
– Стаскивайте все сюда!
В каждой из пятнадцати картонных коробок лежало по нескольку пистолетов. Здесь же обертки с маркировкой полицейской академии. Сомнений не оставалось, это были те самые «макаровы», украденные несколько дней назад.
– Снимите пальчики, – велел Гончаров.
– Уже, – отозвался пятидесятилетний эксперт из дальней комнаты, которого все без исключения величали «Петрович». В подобном обращении панибратства не было, более того, присутствовала дань уважения его экспертно-криминалистскому таланту. – Наверняка что-то должно остаться на пистолетах. – Еще через несколько секунд послышался торжествующий возглас: – Кажется, нашел! Теперь он никуда от нас не денется.
– Слышали? – посмотрел майор на Корсуня. – Это те самые стволы, что вы взяли в Красногорской академии.
– Красногорской? – поморщился Корсунь, будто пытаясь вспомнить нечто забытое. – Это где же такой город? На Урале, что ли? Я, гражданин начальник, там только на этапе бывал, в Екатеринбурге… Пройтись по улицам у меня возможности не было. Хочу тебе сказать, что пересылка там гнилая, чуть не угробили меня… Напрасно ты дело шьешь, ничего у тебя не выйдет.
– Хм… На Урале, может быть, ты и не бывал, но вот Красногорск находится не на Урале, а севернее Москвы.
– Это Сибирь, что ли? – хмыкнул Корсунь. – Намотался я в свое время по Сибири, так что меня туда теперь даже калачом не заманишь. Горбатого, начальник, лепишь. Я здесь не при делах! Чего мне на себя чужие «косяки» брать.
– С географией, Корсунь, у тебя слабовато. Как пистолеты оказались в твоем доме?
– А хрен его знает, гражданин начальник. Снял я хату, как и положено, отдохнуть хотел от всей этой паскудной жизни, на природе побыть, вольным воздухом подышать. Только кто знал, что здесь стволы хранятся.
– Как давно ты здесь живешь?
– Думаешь, я считаю? Мне хорошо, и ладно…
– А точнее?
– Ну, дней десять.
– И за эти десять дней ты даже не увидел, что здесь стволы лежат? Что-то не верится.
– Начальник, я по чужим чердакам не шарю. Можешь в мое дело заглянуть… Не мое, я и не трогаю. Это добро от прежнего постояльца осталось.
– А ты что скажешь, Рахимов? – повернулся майор ко второму задержанному.
– Я не при делах, первый раз вижу эти стволы, – охотно ответил Рахимов.
– Видно, душевной беседы у нас не получится. Давайте грузим их, – распорядился Гончаров, – попробуем по-другому разговорить.
С левой стороны стола в небольшой синей папке лежало заключение криминалиста – всего-то пять листочков, распечатанных на принтере. Петрович, с присущей ему педантичностью, описал все найденные предметы. Особое место уделил отпечатку на пистолете, принадлежавшем Рахимову Тимуру Рустамовичу, с «погонялом» Башка. Несмотря на молодость, тот оказался четырежды судимым матерым рецидивистом с одиннадцатилетним стажем. Причем последние пять лет «пропарился» на строгом режиме. Столь почтительное отношение заслужил потому, что пырнул сокамерника заточкой, которому, несмотря на серьезное ранение в печень, удалось выжить.
Что еще можно о нем сказать?
От администрации колонии, где он отбывал последний срок, пришла на него исчерпывающая негативная характеристика: «Дерзкий… с волевым характером. Умеет подчинять… Примыкал к отрицательно настроенной группе заключенных», и так далее, и в том же духе на целых две страницы. Так что на его откровенное признание рассчитывать особо не приходилось.
Следовало придумать что-нибудь похитрее.
Последние годы Рахимов состоял в люберецкой группировке и входил в число наиболее авторитетных ее членов. По оперативным данным, отвечал за хранение оружия. Обыски в его квартире и на даче оружия не выявили, следовательно, стволы спрятаны где-то в более укромном месте.
Существовала еще одна тонкость – по всем оперативным данным он проходил как Тимур Баширов. Женившись на миловидной татарке, взял фамилию супруги (уж слишком громко в последние годы звучала его собственная). Прожил в браке четыре года, настрогав при этом двух детей – мальчика и девочку. После развода исправно помогал им деньгами – пересылал их почтовым переводом из разных регионов России. Судя по суммам, дела у него продвигались весьма прилично. Можно даже сказать, что бойко. Вот только вряд ли он будет стоять у какого-нибудь токарного станка или с отбойным молотком где-нибудь в забое шахты. Люди меняются редко, только в силу жестких жизненных обстоятельств, а потому он занимался тем, что для него было привычнее всего – криминальным промыслом. А вот каким именно, предстояло выяснить при более обстоятельной беседе.
Вызвав дежурного, Гончаров распорядился:
– Вот что, приведи ко мне Баширова. Он там не безобразничает?
– С нами не забалуешь, товарищ майор.
– Все правильно.
Сержант, прогромыхав тяжелыми каблуками, вышел из кабинета.
Майор открыл личное дело Баширова, начинавшееся снимком – момент его задержания сотрудниками полиции во время грабежа. С фотографии на Гончарова смотрели дерзкие, сверкающие злобой глаза. В то время он был еще совсем юнцом, не знавшим даже вкуса жизни. А вот от встречи с ним на даче остались довольно сложные ощущения. Даже одного взгляда было достаточно, чтобы уяснить: это заматеревший преступник, хитрый, осторожный, умный. Такие люди стараются держаться в тени, но от этого не становятся менее опасными.
Корсунь и Рахимов – довольно странное сочетание: оба ярко выраженные лидеры, независимые, не терпящие командного голоса, и оставалось только гадать, по какой причине они ввязались в одну упряжь.