– Почему вы так решили?
– Это чувствовалось по интонациям, по тому, как он говорил. И вообще мне показалось, что он у них старший.
– Сейчас в комнату приведут человека, попробуйте определить по голосу, был он среди грабителей или нет.
– Сделаю все, что в моих силах.
– Спрячетесь вот за эту ширму, – показал Арсений в сторону громоздкого шкафа, за которым размещалась вешалка. – А после разговора с ним я у вас спрошу. Договорились?
– Договорились, Арсений Юрьевич, сделаю все, что в моих силах, – повторил Феоктистов.
– Валера, – обратился Хабаков к сержанту, стоявшему в дверях, – приведи арестованного.
– Есть, товарищ майор!
Через несколько минут привели Петрушева. Заложив руки за спину, тот в ожидании уставился на Хабакова, сидевшего за столом. Арсений давно отметил, что некоторым людям свойственно меняться. При каждой следующей встрече они выглядели по-разному, и часто далеко не лучшим образом. Петрушев как раз был из их числа. В его внешности произошли серьезные изменения, он сделался поприземистее, изрядно ссутулился, на круглом лице серыми пятнами проступила щетина, выпуклый лоб, потемневший, как кора дерева, собрался в длинные морщины, под оплывшим подбородком кожа собралась в толстые складки.
Выглядел он заметно растерянным, припухшие глаза бегали по сторонам, словно искали помощь. Вот только взяться ей было неоткуда.
– Садись, чего стоишь?
Петрушев присел на стул.
– Курить будешь?
– Не откажусь.
Хабаков пододвинул пачку. Петрушев вытащил одну сигарету, неторопливо чиркнув зажигалкой, лежавшей на столе, закурил.
– Как настроение? – бодро спросил Арсений.
– Хочется сказать, что еще и не такое бывало, но вот язык как-то не поворачивается. Никогда не думал, что я такой знаменитый… в узких кругах. Все, кому не лень, приходили на меня поглазеть. Даже из соседнего округа сержанты патрульно-постовой службы заглянули… Чего из меня зоопарк-то делать?
– Обиделся, значит? – хмыкнул майор.
– А ты бы что делал на моем месте? Радовался бы, что ли, такой популярности?
– Вижу, ты – остряк. Надеюсь, что никогда не буду на твоем месте.
– Остряк, говоришь, вот только когда я в полицию шел служить, тоже не думал, что так повернуться может. Даже в кошмарном сне не мог представить!.. Хорошо еще, что в камере никто не понял, что я мент. Там двое «расписных» сидели, могло быть намного хуже…
– Не любишь ты людей, Петрушев, – укорил Хабаков, – а ведь я поместил тебя во вполне приличную хату. Один из твоих соседей – инженер авиационного завода, правда, бывший… За пьянку турнули. Другой – «щипач», тоже интеллигентная специальность в криминальном мире, третий и вовсе «катала». Не больно какой-то там убийца или маньяк. С ним о жизни можно поговорить, о политике порассуждать.
– Это который «катала»? У которого двух пальцев, что ли, нет? – усмехнулся Петрушев.
– Он самый.
– Как же это он без пальцев-то шулерит?
– Поэтому и отрубили, чтобы не шулерил больше. Нерасторопным оказался. Ладно, что еще из окна высотки не выбросили, а то, знаешь ли, и такое случается.
– А четвертый кто тогда был? Что-то от него за версту смрадом тянуло! Бомж натуральный!
– Опять ты не прав, Петрушев, – покачал головой Арсений. – Если так можно выразиться, настоящий аристократ. На площади трех вокзалов среди бродяг он имеет немалый авторитет.
– И как же такой аристократ в «обезьянник» угодил? Что-то не по чину получается.
– Нагрубил постовому. А ты что думаешь? У нас перед законом все равны, что привокзальный аристократ, что бомж, или такой, как ты… бывший мент. Подумал, осознал? Готов сделать признание?
– Какое еще признание? – глухо спросил Петрушев.
– Расскажи, как ты чуть не убил бедного Феоктистова.
– Вот даже как… И что же я такого сделал?
– Напялил ему на голову мешок, пинал ногами. А когда он уже потерял сознание, вынес из его квартиры все ценности.
Зло примяв окурок в пепельнице, Петрушев поморщился:
– Гражданин майор, у тебя очень богатое воображение. Никакого Феоктистова я не знаю, а тем более никого не пинал. Может, ты забыл, что я мент? Пускай бывший, но все-таки мент! А потому всем этим гнилым разводам я сам кого хочешь научу. Здесь я целую академию прошел.
За ширмой что-то негромко стукнуло. Николай Петрушев невольно посмотрел в сторону шкафа, за которым прятался Феоктистов. Спокойствие ему давалось с трудом.
– Назови своих подельников, Петрушев. С кем ты ограбил коллекционера Феоктистова? Вас было четверо!
– Не знаю, о чем ты говоришь, майор, – прижал тот руки к груди. – Чужие грешки на свою душу принимать не стану.
– Грешки, говоришь? Вот только у нас кое-что имеется. Бутылку водки припоминаешь?
– Какую еще бутылку водки?
– А ту самую, что вы выжрали в квартире коллекционера Феоктистова.
Выглядел Петрушев равнодушно, с интересом рассматривал почерневший ноготь на большом пальце.
– Фантазия у тебя разыгралась, майор. Чего ты мне лепишь? По-твоему получается, что мы при-шли в квартиру, раздавили на четверых пузырь, а потом на рогах вышли из хаты. Так, что ли?
– Не совсем так, пузырь вы раздавили на троих, пока четвертый по комнатам ходил и вещи нужные высматривал. Чего же вам время просто так терять? Так оно было, Петрушев? – спокойно спросил Хабаков. – Скажу тебе по секрету, к той бутылке прилип небольшой волосок. Так вот этот волос принадлежит Корсуню. Интересно, что он запоет, когда мы предъявим ему обвинение.
– Не уверен, что запоет…
– Как соловей запоет! Весь вопрос в том, кто раньше из вас заговорит. Вот тому можно меньший срок организовать за чистосердечное признание.
– Майор, ты можешь смеяться, но эту фразу я произносил тысячу раз. Так что ничего у тебя не выйдет.
– А чего ж у тебя личико дрогнуло? Я еще не все сказал… Вы в квартире не только бутылочку на троих распили, еще и покурили. И вот в пепельнице был точно такой же окурок. – Взяв пинцетом примятый Петрушевым окурок, он упаковал его в пластиковый пакет. – С него мы взяли слюну на анализ ДНК. Теперь возьмем и на этом. И если ДНК на обоих окурках совпадут, то отрицать, что там побывал ты, уже не сможешь. Хочу тебе заметить, что те сигареты, что ты примял в пепельнице Феоктистова, были раздавлены точно таким же образом, как вот этот… Желание пооткровенничать появилось?
– Майор, отведи меня в камеру… – сдаленно сглотнул Петрушев. – Мне нужно подумать.
– Хорошо, подумай. Только недолго, терпение у меня тоже не безграничное. Вот что, сержант, уводи его обратно.