Липман явился со своим чемоданом, разложил инструменты, приготовил тазик, усадил Сталина в кресло, повязал салфетку.
– Как спали? – осведомился Сталин.
– Прекрасно, – Липман набирал шприц, – лучше быть не может, тихо, спокойно, – мягким движением руки он положил голову Сталина на подголовник, попросил открыть рот, – не знаю, как на кого, но на меня всегда хорошо действует шум морского прибоя.
Сталин как будто почувствовал легкий укол в десну, может быть, ему это показалось – по лицу Липмана ничего не было заметно, он смотрел ему в рот и по-прежнему улыбался. Потом откинулся назад, опустил руки на колени и, все так же улыбаясь, сказал:
– Посидим немного, пусть наркоз подействует, можете закрыть рот, можете разговаривать, можете походить, но лучше посидеть.
Десна немела, тяжелела, будто наливалась чем-то. Сталину и раньше удаляли зубы под местным наркозом, но он не помнил, сколько времени надо ждать, пока подействует наркоз.
– Долго придется ждать? – спросил он.
– Минут десять, я думаю. Откройте еще раз рот, я посмотрю.
Он снова осмотрел рот, провел по деснам каким-то металлическим инструментом.
– Скоро заморозится, потерпите.
Он смотрел на Сталина, спокойный, благожелательный, удачно сделал укол, не причинил боли, товарищ Сталин должен быть им доволен.
Сталин действительно ценил людей, знающих свое дело и умеющих хорошо его делать. Этот врач проживет, наверно, сто лет: удовлетворен своей работой, своей жизнью, своим положением. Работает в Кремле, лечит членов Политбюро, получает, наверное, хороший паек – найдутся завистники, они всегда найдутся. Но этот врач, по-видимому, не придает им значения: человек без честолюбия, каких подавляющее большинство на земле. Когда-то, совсем еще молодой, ОН из-за них начинал борьбу, пока не понял других, истинных ее мотивов. Но теперь ОН управляет этими людьми, они верят в него, как в Бога, а верить в Бога можно только слепо и безоглядно, они называют ЕГО отцом, люди уважают только тяжелую, строгую, но крепкую и надежную отцовскую руку. И этот предан ему из-за одного лишь чувства соприкосновения с НИМ, такие люди тоже должны быть в его окружении. Не только охранники-волкодавы, не только помощники-честолюбцы, но и простые, скромные, любящие ЕГО и преданные ЕМУ люди.
Липман сидел рядом, посматривал на часы, улыбался Сталину, иногда просил открыть рот, водил по деснам каким-то инструментом и после одного такого осмотра показал Сталину вырванный у него и зажатый в клещах зуб.
– Когда вы успели?! Я даже ничего не почувствовал.
– Ведь я его рвал под наркозом. И зуб едва держался, его можно было вытащить, как у нас говорят, пальцами.
– Что же не вытащили?
– Вот тогда бы вы и почувствовали.
В подставленный тазик Сталин сплюнул длинную окровавленную слюну, прополоскал рот, еще раз сплюнул.
– Попрошу вас два часа ничего не есть. – Липман подал ему чистую салфетку, Сталин вытер губы. – И вообще сегодня не есть горячего.
Он взял со стола бюгель, повертел в руках.
– Хороший бюгель, сделано хорошо, материал отличный: сплав золота, платины и палладия. Теперь он вам уже не понадобится – сделаем новый. Только, знаете, Иосиф Виссарионович, может быть, лучше сделать простой протез?
– Что значит простой?
– Здесь, видите, зубы соединяет металлическая пластинка, а мы сделаем сплошную пластинчатую.
– Зачем это нужно?
– Видите ли, Иосиф Виссарионович, металлический бюгель держится на зубах вот этими двумя крючками, мы их называем кламмеры. Пока бюгель легкий – зубам тоже легко. Но на вашем бюгеле уже семь искусственных зубов, это тяжело, слишком тяжело. А на новом протезе мы прибавим еще зуб, бюгель еще больше утяжелится, нагрузка увеличится. А пластинчатый протез присасывается к нёбу и может выдержать любое количество зубов.
– Вы хотите сделать мне стариковский протез.
– Почему стариковский? У стариков нет зубов, а у вас свои зубы. И, дай Бог, еще долго будут.
Несколько лет назад, когда Сталину вырвали коренные зубы и впервые предложили сделать протез, он расстроился: все! Старик со вставными челюстями! Он видел, как старики снимают их на ночь и кладут в стакан с водой. Так снимал свой протез еще не старый тогда Сольц, они жили вместе в Петербурге на конспиративной квартире, именно у Сольца он впервые увидел вставную челюсть. Когда Сольц разговаривал, а говорил он всегда волнуясь, то челюсть у него выпадала, он подхватывал ее языком, шепелявил, неясно произносил слова – зрелище было неприятное.
Но врачи объяснили ему, что предлагают не вставную челюсть, а золотую пластинку, на которой будут держаться искусственные коренные зубы, и ему будет чем пережевывать пищу. Пластинку сделали, он к ней привык, она ему не мешала, ощущения беззубости не было. Потом, когда вырвали еще два зуба, предложили сделать пластинчатый протез, какой предлагает сейчас Липман, и доводы те же самые приводили, но он отказался, сделали золотой бюгель, который Липман держит сейчас в руках, и вопреки всем предупреждениям этот бюгель служит ему хорошо.
Теперь Липман опять предлагает сделать стариковский протез. Липман – недалекий человек, видит в НЕМ пациента и забывает, что на ЭТОГО пациента смотрят миллионы и он не может предстать перед ними с выпадающей челюстью, не может шепелявить, говорить так, будто у него каша во рту.
– Сделайте золотой, – сказал Сталин.
Липман не посмел больше возражать.
– Хорошо, слушаюсь. Если ранка будет побаливать, примите таблетку пирамидона, понадобится, вызовите меня. А завтра разрешите посмотреть, как идет заживление.
– Завтра в это время вас пригласят.
Липман ушел. Сталин подошел к зеркалу, открыл рот, оскалил зубы… Неприглядная картина, всего пять зубов наверху, зубы желтые, прокуренные… Ничего, Жданов потерпит его несколько дней с пятью зубами. И Киров потерпит.
При мысли о Кирове Сталин поморщился. Не хочет включаться в борьбу, не хочет укреплять руководство партии!
В этот день Сталин никого не принимал, пусть пройдет наркоз, заживет ранка. Как велел доктор, он два часа ничего не ел, на обед ему подали холодный свекольный борщ и тепловатые котлеты – правильно подали, жевать нечем. Ранка не болела, десна тоже, принимать пирамидон не пришлось.
Утром пришел Липман, осмотрел рот, удовлетворенно сказал:
– Все идет прекрасно, через два дня приступим.
– Как отдыхаете? – спросил Сталин. – Не скучаете?
– Что вы, Иосиф Виссарионович, разве есть время скучать? Рядом море, пляж, к тому же, смотрю, на письменном столе бумага, отточенные карандаши, сел писать.
– Что же вы пишете?
– Специальную работу по протезированию.
– Желаю успеха.