— Тюрьмы и концентрационные лагеря — они у нас тоже были. Даже сейчас… есть. Только санаториями мы их не называем.
— А что же делать, если человек болен? Если он злой? Если он мешает другим, если может убить! Мы же не маленькие, мы знаем, что всякое бывает! — крикнул Тиль, заглядывая мне в глаза.
— Не называть это болезнью, — просто ответил я.
Я рассказал про Гибких Друзей, с одинаковой охоткой пожирающих рыбу и людей. Десятком фраз я разнёс в пыль всё то розовое здание Дружбы, что старательно возводили Наставники. И понял, что с этим пора завязывать. У Тиля снова были мокрыми глаза, у невозмутимого Фаля дёргалось веко.
Не хирург я. Мне самому больно.
Я перешёл на Тень. Не стал говорить про предательство своих друзей — это только наше дело, в конце-то концов. Рассказал про бесконечные цепи миров — миров, занятых войной, миров, занятых любовью, миров, занятых земледелием… ковырянием в носу… переливанием из пустого в порожнее… постижением непостижимой истины…
— Всё что угодно? — спросил Грик.
— Да.
— А если того, чего я хочу, нигде нет?
Это, похоже, был не совсем абстрактный вопрос. И я ответил на него как можно убежденнее:
— Найдётся что-то очень близкое. Ну… или найдётся пустой мир. Для тебя одного.
— Для меня одного — не хочу… — мрачно ответил Грик. — Но тогда получается, что Тень — это вовсе не плохо?
— И не хорошо, и не плохо. Это… — Я вдруг нашёл нужный образ. — Это словно фильтр. Как в вашем водоводе. Только там он для мусора, а в мирах Тени Врата служат фильтром для людей. Сразу видно, кто чего стоит. Кому что нужно. Отсеивает, разбрасывает — кого на войну, в кровавую баню… причём каждого — на правую сторону. Кого стихи сочинять под звёздным небом, пока не надоест. Беспощадный фильтр, ребята. Такой пройти не каждому по силам. Может быть, человек и справился бы с собой, не превратился ни в тирана, ни в подлеца. Только Тень — она любому рада помочь. У неё-то как раз никакой этики нет и не было никогда…
Я протянул руку перед собой. И разжал ладонь, хотя маленький зверёк внутри меня вопил, что выпускать Зерно из рук нельзя…
Огненный шарик упал на пол. Спрятался между «соломенными» ворсинками ковра.
— Это — Врата. Мне их дали… или не мне, а Нику Римеру. Наверное, Римеру, потому что он заставил привезти Зерно сюда. Вот только я не знаю, что с ним делать.
— А как заставить его расти?
Это Грик. У него самый деловой подход.
— Не знаю. Но думаю, что пойму, если понадобится. Только вначале надо решить.
Лишь теперь они поняли, чего я от них хочу.
— Где-то там, в Ядре, под небом, горящим от звёзд…
— Я помню, — сказал вдруг Тиль. — Да мы все помним. Родина пятью этапами перемещалась, на первом ещё небо не изменилось…
— А вот и неправда, изменилось, — оборвал его Грик. — Ты тогда ещё под стол пешком ходил, а мне уже десять лет было, я помню!
Десять их лет — пять наших. Геометры двигали свою систему почти семь настоящих лет, это им не скаут… Я дождался, пока мальчишки сбросили напряжение в этом смешном споре, и продолжил:
— Под небом, горящим от звёзд, в Ядре Галактики есть такая планета… не знаю я, как она называется. Только это ведь совсем не важно, какое имя дать своей Земле. А если всё же кто-нибудь спросит… — я усмехнулся, — то можете сказать, что она имеет номер В-642. И если он не улыбнётся в ответ, то можно с ним больше не разговаривать.
Они слушали. Внимательно, как откровение. Впрочем, я и хотел его им дать.
— На этой планете много лесов, рек и гор. Ещё я сильно подозреваю, что там есть моря. И даже догадываюсь, что там найдётся несколько пустынь и ледников. Такая вот планета… ничего особенного, конечно… Кстати, все материки на ней — совершенно неправильной формы, дома не похожи друг на друга, и никто не догадается подстричь траву перед домом…
Они слушали. Действительно слушали. Куда внимательнее, чем когда я говорил о звёздных войнах, Хрустальном Альянсе и людях, превратившихся в чистый разум.
Ник Ример, а ты слышишь меня?
Ломаный-переломанный, преданный и забытый, лучший регрессор Геометров, вернувшийся всё-таки на свою Родину.
Ты слышишь?
— Там стоит дом. Тоже ничего особенного. Большой, правда. Трёхэтажный каменный дом, а живут в нём всего три человека. Семья. Папа, мама и сын. И у каждого свои проблемы. Мужчина, Кэлос, боится перестать быть человеком. Он знает, что впереди бесконечный путь… и очень, очень боится ступить на него. Вот уж странная беда — бояться самого себя. Наверное, он слишком привык отвечать за других и принимать трудные решения. Такое тоже бывает.
Может быть, Ример меня и не слышит. А вот эти мальчишки — да. Ещё как.
— Ещё там живёт Рада. Красивая молодая женщина. Она очень любит Кэлоса. И боится, что тот уйдёт вперёд… и придётся идти следом. Она-то никуда уходить не хочет. Ей нравится быть человеком — но в Тени как-то даже стыдно в этом признаваться.
— Глупые, — решил Лаки. Он тоже решился вступить в разговор. — Глупые, правда?
— Усталые, — поправил я. — Это со всяким бывает. А ещё у них есть сын по имени Дари. Чуть помладше вас. Вот с ним и впрямь проблема. Только тут объяснить очень трудно, это надо самому увидеть и понять. Такая вот планета…
Я смотрел на них и улыбался.
— Думаю, если однажды к их дому подойдут четыре пацана… храбрых, но немного растерянных… они вовсе не расстроятся. Может быть, даже очень обрадуются.
Конечно, я скотина.
Самая натуральная.
Я вымогаю ответ, который желаю услышать. Обещаю несчастным мальчишкам не то, что с ними может случиться, шагни они во Врата, а то, о чём они мечтают. Маму, папу и дом.
Но ведь Тень — это когда случается всё, что хочешь? Верно?
— А ты туда вернёшься, Пётр? — тихо спросил Тиль.
— Со временем. Мне надо пожать руку Кэлосу. И сказать, как я ему благодарен. Да и вообще не прочь там погостить…
Якорь. Я забрасываю якорь. Тяну нити между мирами. Тку новую реальность — не только для «трудной группы» в интернате Геометров, а ещё и для Кэлоса, для себя самого, для всех, кто пройдёт Вратами.
В христианской религии есть такое понятие — духовное время. Если препарировать термин и перевести на научный язык — то это время, не имеющее направления. И принцип причинности в нём действует совершенно непривычным образом.