Не без усилия оторвав взгляд от коллекции, я поднял глаза и увидел, что сэр Коривль умоляюще смотрит на раздувшегося от важности Ноха. Я вопросительно поднял брови и коротко спросил:
– Что такое?
Нох бочком подобрался ко мне и липким и сладеньким голосочком заворковал:
– По моему бедному разумению, милорд, сэр Коривль предложил выход из создавшейся ситуации, не лишённый, на мой взгляд, здравого смысла.
– И в чём этот его здравый смысл? – подозрительно спросил я.
– Он предлагает внести объявленную сумму, – старичок повёл ручкой над столом, – в королевскую казну в счёт покрытия расходов на борьбу с преступниками и негодяями. А фальшивые деньги, полученные от команды Хаузена, уничтожить, как будто их и не было.
– Ка-ак?! – грозно вскричал я. – Но они действительно фальшивые, вы убедились?
– Действительно, убедился, – врал вдохновенно старик.
– Так ведь на это есть твёрдый закон!
– Но и пополнение королевской казны, милорд… Такой суммой… И если учесть обстоятельства…
– Какой такой суммой?
Нох трепетной ручкой подал мне лист бумаги с написанной на нём цифрой.
– Двести семьдесят две тысячи семьсот пятнадцать фунтов стерлингов, – прочёл я вслух, и опешил, и онемел. Место в английском парламенте стоит три тысячи фунтов, а тут…
– И ещё около пятидесяти тысяч – золото и камни, и коллекция часов примерно на…
– Минутку! – остановил я его. Помолчал. Подумал. – А фальшивые – расплавить, как будто их и не было?
– Так, так, расплавить.
– Остальные деньги вы предлагаете поделить на две равные части – одну в королевскую казну, вторую – мне, то есть в бюджет тайной полиции?
Я нахально смотрел на него, и сэр Коривль с мольбой смотрел на него, а старый плут Нох недовольно смотрел на стол и кучу денег на нём.
– Да, – наконец промямлил он. – Тайная полиция половину может забрать себе.
– Тогда одно уточнение, – вкрадчиво сказал я.
– Что? Что? Какое? – вскинулся Нох встревоженным воробушком.
– Часы мы в общей сумме учитывать не будем.
– Кому же они… Тогда…
– Никому. Часы останутся здесь.
– Простите, милорд, я не совсем понимаю…
– Я объясню. Коллекция, а особенно такая вот редкая, имеет право на собственную жизнь. Вот, взгляните на неё. Ей всё равно, что у хозяина сердце преступника! – я грозно обернулся к растерянному сэру Коривлю, красному, недоумевающему. – Ей важно, чтобы в этом сердце нашлось по капле любви, заботы и восхищения. Тогда коллекция будет жить и восполняться. А если отнять этот предмет у заботливого и трепетного хозяина – его тут же разворуют, растащат, умрёт красота, и я – знайте вы, казначей, я не подниму на неё руку!
Тускло блестело золото. Раззявил немую пасть ограбленный камин. Мёртвой змеёй свисала цепь. Повисла тишина, пронзительнее и трагичнее которой не знал, наверное, этот кабинет.
– Не стану спорить с вами, милорд, – загробным полушёпотом проскрипел Нох, страдальчески заламывая руки.
– Вы слышите, сэр Коривль, – обратился я в другую сторону. – Поручаю предмет вашей страсти вашим дальнейшим заботам. – И, деланно равнодушно отворотясь от стола, своим прежним, усталым и безразличным голосом докончил: – Приберите часы. Они, как и ваша жизнь, остаются сегодня при вас.
Всей своей кряжистой тушей метнулся ко мне сэр Коривль (хорошо, что Бэнсон не видит, – подумал я), – схватил и поцеловал мою руку, и с глубокими и частыми поклонами стал пятиться назад, к столу.
Нох торопливо паковал монеты и золото.
– Сядьте! – сказал я разбитому, с сумасшедшей слезинкой в глазу, хозяину кабинета. – Возьмите новый лист бумаги, перо. Пишите.
– Что писать, милорд? – прошептал, зажав перо в толстых пальцах, сэр Коривль.
– Пишите следующее. Я, ваше полное имя, титул и чин, добровольно передаю сумму в триста двадцать две тысячи фунтов стерлингов представителю королевской тайной полиции, – тут я заметил, что кончик пера вильнул, замер – о, какое нетерпеливое ожидание! – и с внутренней усмешкой, голосом ровным и медленным продолжил: – Имя которого мне неизвестно, для включения в статью бюджета, расходующую средства на борьбу с фальшивомонетчиками. Написали? Далее. Прошу учесть величину моего взноса при рассмотрении моей просьбы о зачислении меня на службу в королевскую тайную полицию. Число, подпись.
– Без пяти двенадцать, – приоткрыв дверь, негромко сообщил Бэнсон.
Я сделал ему знак подождать и задумчиво обратился к сэру Коривлю, принимая от него подписанную бумагу:
– Разумеется, ваша просьба будет принята. Вот только как нам связываться с вами, чтобы не выставлять вас на обозрение лишним глазам?
Он смотрел на меня, приоткрыв рот, с растерянностью и недоумением.
– А вот, – продолжил я бессовестное действо, – ваш секретарь – он не очень болтлив? Нет? Вот и хорошо. Вот через него мы с вами и будем сообщаться. А устным паролем и паролем на любом письме к вам будет (я наклонился к столу и таинственно понизил голос) – слово “хаузен”.
Сэр Коривль вздрогнул и, клацнув зубами, захлопнул рот.
– Теперь вы оставайтесь здесь и, прошу вас, позаботьтесь о часах.
Убедившись, что взгляд и внимание его переместились на коллекцию, я подошёл к Бэнсону и сказал:
– Нужно быстро вынести в карету около трёхсот тысяч фунтов – в монетах и изделиях.
Бэнсону некогда было изумляться. Он кивнул и исчез. Я вышел в приёмную.
Скажи, Луис, – спросил я, подойдя к окну. – У тебя есть мечта?
– О да, есть. Только это не мечта, а грёза.
– Вот как? В чём же разница?
– Мечта – достижима. Грёза – несбыточна.
– Любопытно, – я повернулся к нему. – У тебя есть мечта, но она несбыточна?
Он секунду помедлил, грустно улыбнулся и пояснил:
– Обычное, в общем-то, дело. Мечту зовут Анна-Луиза. Мы с детства, уже восемь лет, рядом. И хотели бы быть рядом всю жизнь. Но последние два года мы тратим силы на то, чтобы хоть как-то начать отвыкать друг от друга. Отец никогда не отдаст её за меня.
– Потому, что ты чилиец?
– Если бы. Он – разорившийся дворянин и мечтает поправить дела, выгодно пристроив её за богатого мужа. Он легко это сделает. Она непередаваемо мила. Она неземная.
– Потерявшийся ангел, – задумчиво проговорил я.
– Что?
– Так, это я кое-что вспомнил.