Остров Локк | Страница: 78

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

– Собачка, говоришь? – и, протянув руку, вдруг сунул сидящему с краю палец в рот, глубоко, за щёку, и потрясённые матросы увидели, что палец этот, словно железный крюк, проткнул щёку и вышел, загнувшись, наружу. Потянул этот крюк рыцарь, и поднял, и вытащил матроса из-за стола, а у того лицо безумное, белое. В глазах – боль, и то, что ещё больше отнимает силы – дикая, беспредельная растерянность. А палец повёл-повёл вкруг, развернул матроса боком, и тут же – страшный удар навстречу, коленом, под самый свод груди. Вздёрнулся матрос в воздухе, оторвались его ступни от пола, отлетел к двери. Подошёл рыцарь, не торопясь примерился – и точный, страшный удар, теперь уже кулаком – туда же. Выпали из глаз, не коснувшись лица, прямо на пол, две слезинки, вывалился наружу язык. Дышать! Дышать! Воздуху! А рыцарь взял его податливую руку, потянул и вдруг, вскинув колено, обрушил на него эту руку вниз локтем. Звонко лопнула кость. До предела разверзся неспособный дышать рот. А тот потянул вторую руку…

– А вот что, ребятки, – отчаянно и зло зашипел пришедший в себя матрос за столом, очевидно, бывалый, со шрамами. – Даже если она выстрелит – в прыгающего попасть трудно. Самое страшное – двоих положит, но останется пятеро, и им зарезать ловкого – секунда. А потом её, бесовку, рвать будем – страшно и медленно. А так ведь он нас по одному и переломает, а?

За столом пошевелились, липкое оцепенение сошло с лиц.

– Да она, может, и не выстрелит. Эй, бесовка, ты понимаешь, что тогда тебе – тут же смерть?

– Я – за, – послышался чей-то отчаянный голос.

– Да, согласен, – отозвался ещё один.

– А-а-а… – тихо застонал вдруг крайний и, вскакивая с лавки, отчаянно выкрикнул:– Бей..!

Но “их” договорить не успел. Крохотную паузу между грохотом взяли пистолеты; сначала прицельно и точно – один, – метнулся девичий взгляд на нужную линию – и только после этого – прицельно и точно – второй.

– Всё! – яростно заорал тот, со шрамами. – Всё, бей!

Но края лавок завалили простреленные тела, их надо оттолкнуть для того, чтобы выскочить, а девочка в это время – ноги расставлены, носки сапог в стороны – бросила на пол дымящиеся, разряженные пистолеты, и округлым женским движением повела руками вокруг бёдер, откидывая полы плаща и пыльника, и бёдра обнажились с боков, в этих странных, белых, плотных, обтягивающих её до самого пояса чулках, и на бёдрах, по обеим сторонам, открылась ещё пара пистолетных чехлов – из белой крашеной кожи, вот и белые ремешки вдавились сквозь чулки в тело. В коже – ещё пара пистолетов. И курки взведены, и порох на полках подсыпан свежий. Миг – и страшные чёрные дыры смотрят в глаза. Щелчок. Грохот. Щелчок. Грохот. Левый, прицельно и точно, правый… Теперь четыре простреленных тела и всего трое живых за столом, а девочка вместе с дымящимися пистолетами падает на пол – и, видимо, точно знает – зачем, потому, что всеми забытый, сидящий рядом с монахом юнец приветливо взмахнул рукой и, словно брошенный назад рыбий бок, прошелестел, кувыркаясь, тяжёлый нож и чмокнул в грудь того, со шрамами, оттопырив витую, с круглой массивной гардой, рукоятку.

Оставшиеся двое живых в ужасе отшатнулись к стене, подальше от залитого кровью стола. А к столу рыцарь подтащил уже начавшее дышать тело, но с перебитыми руками и ногами. Здесь он подсадил тело к краю стола, подняв его голову над столешницей, всунул ему в рот гвоздь, нанизал на него язык и, вытянув язык наружу, прибил гвоздь к столу. Тяжёлой оловянной кружкой.

Человек был в сознании. Девочка, качнув над полом тяжёлой грудью, села, скрестила белые, в коричневых сапогах, ноги, придвинула лицо к выпученным, обезумевшим от боли и ужаса глазам, к прибитому языку.

– Скажи: “со-бач-ка”, – ласково попросила она. – Скажи: “со-бач-ка”.

Рыцарь и мальчик тем временем подобрали с пола пистолеты, неторопливо зазвякали шомполами, прочищая и набивая новыми зарядами стволы.

– Маленький! – обернувшись, звонко проговорила девочка. – Сделай один пустой, один заряженный. Эти двое,– она вытянула палец в сторону уцелевших, прижавшихся к стене матросов, – очень, видишь ли, жребий любят.

Юнец пристально посмотрел на неё, понимающе кивнул. Вместе они подошли к оцепеневшим матросам.

– Сейчас возьмете себе по пистолету. Один заряжен, один нет. Потом приставите их друг другу к груди и по сигналу нажмёте курки. Один умрёт, второго отпустим. Выбирайте!

Девочка протянула два пистолета. Высокий, молодой парень поднял было руку, но его соперник вдруг перехватил её.

– Почему ты? Почему ты первый? – быстро зашипел он.

– Ах, да, – понимающе протянула девочка и встряхнула плотной волной волос. – У вас же первый – чья шестёрка. Вот ваши кости, только немножко в крови, ничего?

Схватив по кубику, матросы торопливо бросили. Два и четыре. Ещё бросок. Пять и один. Бросок. Пять и – шесть!

Один побледнел, вытер пот. Счастливчик дрожащей рукой хватает пистолет, а девочка успокаивающе говорит горестно закрывшему глаза второму:

– Не плачь раньше времени. Вдруг он выбрал пустой?

Тут соперник судорожно сунул назад выбранный им пистолет и схватил другой.

– Готовы? Так, друг другу в грудь, плотнее. Теперь ос-торожно взведём курки, пороха на полки… Теперь ти-хо. Нажимаем на счёт “три”. Раз. Два…

– Бей! – отчаянно взвизгнула девочка.

Судорожно дёрнулись пальцы. Слитно прогремели два выстрела. Матросы тихо легли у стены. Один умер сразу. Второй с трудом поднял голову, прохрипел:

– Вы же ска… зали… один пустой…

– Да? – удивился маленький. – Значит, я перепутал.

– Ты ведь не станешь сердиться на него за такой пустяк, верно? – примирительным тоном проговорила девочка, отдирая мертвеющие пальцы от рукояти пистолета.

– Охх… – донеслось вдруг из угла.

– А, хозяин, – повернулся в ту сторону рыцарь. – Вставай-ка и иди сюда. Вот тебе деньги за обед – и послушай меня.

Трактирщик, колотясь, как в ознобе, ступая одеревеневшими ногами, подошёл.

– Бери, бери деньги-то. Прячь. Вот что я хочу, чтобы ты понял. Никто не должен знать то, что здесь случилось. Никто.

– Я не… Я… Клянусь вам! Ни слова!

– Нет-нет. Немного не так. Нам важно, чтобы с полной уверенностью, понимаешь?

– О, Боже! Но вы ведь не убьете меня, ведь нет?!

– Ну вот, хозяин. Ну что ты. Я тебя и пальцем не трону. Веришь? Ну, давай обнимемся.

Трактирщик качнулся было к нему, но рыцарь вдруг отпрянул, показывая пальцем:

– Э-э, что это у тебя на груди? Ты меня испачкаешь!

– Нет ничего, – растерянно осмотрел себя трактирщик. – Не испачкаю.

– Нет ничего? – вызывающе проговорил рыцарь, продолжая указывать пальцем.

Вдруг из груди трактирщика выскочила короткая красная палочка, замерла, а он, как безумный, принялся ладонями сбивать, сбивать её, и рассёк ладони до костей, но всё хлопал по груди, медленно оседая. Опустился, скорчился, затих. Стоящая за его спиной девочка вытащила клинок, повела по нему, сгоняя кровь, белым платком.