После недолгих споров они с Павлом Семеновичем пришли к согласию, окончательно отшлифовав фразу «пусть живет и крепнет великое дело вождей, любимых народом», а снова заснуть уже не получилось. Оставалось только лежать еще полчаса до утренней побудки, от души сочувствуя уставшему первому секретарю и представляя дальнейшее укрепление дел вождей. Дальше некуда. Если только открыть на поверхности пункты для агитации и вербовки мутантов в ряды коммунистической партии и цеплять им на хвосты красные звезды. Алексей представил, сколько вражеских сталкеров можно уморить от смеха таким зрелищем, — и сна как не бывало.
Наверное, у кого‑то веселье наступило прямо с утра, потому что на станции заранее повесили транспаранты с оптимистичными надписями и бумажные гвоздики. Кое–где цветы были синими и зелеными, но на это внимания не обращали. Только поспешно убрали из арки идеологически неправильный букет, кем‑то составленный под российский триколор, и занялись поисками того шутника или диссидента. Сам Алексей торжества пока не ощутил: особист как всегда не упускал его из виду, однако, притерпевшись к чужаку, уже больше молчал, не пытаясь оскорбить или спровоцировать каждую свою свободную минуту. И надень он хоть гирлянду цветов на шею, это не скрасило бы мрачной деловитости его лица.
Рабочие из цехов уже к обеду мелькали на платформе, занимая очереди на пассажирский транспорт, остальные с утра вовсю пользовались выходным днем. Это прибавило работы Виктору Петровичу, но не Алексею. Он отсиживался в сторонке, стараясь держаться подальше от так же скучающего Николая, и проявил любопытство лишь при появлении из туннеля дрезины повышенной комфортности с хорошо одетыми пассажирами, прибывшей со стороны Лубянки. Алексей подумал, что именно для них и готовил речь Вишневский. Может быть, громкие слова произведут впечатление на незнакомую женщину в составе делегации? Монументальный бюст дамы, подтянутый деловым пиджаком, был украшен красным бантиком. И не беда, что снизу надета старая полинявшая юбка явно не по размеру. Зато туфли на каблуках. Ельцов как‑то незаметно исчез вслед за партийными чиновниками и нелепой дамой. Алексей даже переглянулся с Николаем в недоумении: что делать без начальника? Наверное, угроза Лубянке миновала или неведомые террористы в честь праздника тоже после обеда не работали. Идти было некуда, и Алексей остался на платформе, предоставив фору молодому сопернику, — пусть сначала он попробует пригласить Ульянку на вечерние танцы. Может, она даже согласится.
Он помнил совсем другую музыку, а за пением нестройного и неумелого хора скоро и этой не стало слышно. Невелика потеря. Песни о событиях, которых никто не помнил и не знал, нравились этим людям, или, может, просто было весело всем вместе повторять заученные наизусть слова, да погромче.
— Я работаю в хору, все орут — и я ору…
— Что, Лёш? — Ульяна не расслышала его на фоне «Варшавянки», да и к лучшему.
— Ничего. Шутка старая, — упомянутые в песне «вихри враждебные» показались вдруг вполне уместными и подходящими к любому нелегкому времени. Но присоединиться к остальным не захотелось.
Танцы для него тоже давно канули в Лету. Вежливо потоптавшись на месте с зажмурившейся от удовольствия Улей, Алексей вернулся в угол, откуда хорошо было видно платформу, служившую сейчас площадкой народных гуляний. И стало ясно, что с дамой ему катастрофически не повезло; впрочем, он не согласился бы променять Ульку ни на какую другую хорошенькую девушку, с любопытством стреляющую глазками в его сторону. Иногда приходится думать головой, а недолгое воздержание здоровью не повредит. Алексей понимал, что застрял здесь надолго, если что‑нибудь и способно сдвинуть дело с мертвой точки, так только помощь первого секретаря. Нравиться хозяину он будет ровно до тех пор, пока довольна его дочурка. Наплясавшаяся с подружками Ульяна уже решительно вертела головой по сторонам в поисках своего партнера, поэтому, с грустью бросив последний взгляд на ближайшую девицу, явно готовую хоть к танцам с ним, хоть к их продолжению, Алексей предпочел затеряться в пустых дальних коридорах. Хоть Николай будет доволен самоустранением конкурента.
* * *
Ремонтный цех манил к себе уставшего от однообразия Алексея. На вопрос Ельцова, почему он выбрал такой странный досуг после работы, пришлось признаться в намерениях исправиться и стать передовиком труда. По степени идиотизма этот ответ превзошел все ожидания особиста, и он оставил Алексея в покое. Хорошо организованная система безопасности не позволяла проникнуть в охраняемые помещения, но не могла скрыть уходящих вглубь подвала рельсов. А слухи о строящемся там новом бронепоезде легко обменивались на веселые байки про жизнь на Китай–городе в Треугольнике. Пришлось позаимствовать Глюковы рассказы о бесстрашной братве подземелий, о бандитских шайках, до сих пор обитающих в подвалах Хитровки. Все равно их никто не видел. Бронепоезд интересовал Алексея так же мало, как и хитровские романтики с большой дороги, просто информация никогда не бывает лишней. И можно подсчитать окончательную стоимость Ульяны в единицах измерения власти и влияния. Цена росла до небес, по меньшей мере, до шпиля высотки, кощунственно украшенного гнездом вичухи. Рабочие цеха перестали считать китайгородского сталкера чужаком, но сильно сближаться с ними Алексей не планировал: все равно они не защитят его от возможной опалы у Виктора Петровича. Здесь необходим другой союзник, не ниже рангом, а то и повыше. Вишневский.
Скрыться от Ульяны оказалось так же трудно, как от всевидящего ока спецслужб. Разбойничьи рассказы ей тоже нравились, хоть и приходилось в ее присутствии обходиться без дословного цитирования. С ней он говорил совсем о другом… Понимая, что забивает голову девчушки пустыми мечтами о Красном море, о дайвинге, для которого и Алексей тогда был слишком мал, о ярком солнце, когда‑то безопасном для людей, и горячем песке пляжа. Пожалуй, только в песок она и поверила.
— А самолет большой?
— Как станция, не меньше! — в детстве самолет точно казался ему громадным и необозримым. И такое понятие не объяснить той, для которой пределы обозримого мира еще недавно заканчивались изгибом туннеля. — Только не спрашивай, как он летает.
— Я поняла, на двигателях, наверное?
— Умница, всё понимаешь.
Девушка снова порозовела от комплимента и стала казаться довольно милой, румянец ей шел, когда ограничивался щечками, не распространяясь на уши. Алексей поправил ей волосы, Ульяна недоверчиво подняла взгляд. Глаза были тоже хороши, но разбирать внешность на любимые и нелюбимые запчасти он не привык. И продолжал смотреть на нее, полностью игнорируя намеки на романтический поцелуй. Положение спасли несколько рабочих, проходивших мимо, с любопытством оглянувшихся на парочку в тени.
— Уля, сияй потише, на тебя люди смотрят. Папа не одобрит.
— Папа… Он тебя сегодня пригласил на ужин.
— Не главным блюдом, нет? Хотя это скорее в обычае у Виктора Петровича!
— А ты придешь?
Вот уж в чем можно было не сомневаться — побежит. Вишневский зовет по делу, а не потому, что захотел полюбоваться лишний раз. Заодно и нормальный ужин не помешает, если, конечно, после всех «дел» аппетит не пропадет.